Bangalore Choir
Примирение с прошлым

20.10.2025

Когда берешь интервью у такой фигуры, как Дэвид Рис, даже и не знаешь, с чего начать. Этот вокалист поучаствовал как минимум в двух группах, названия которых известны практически любому любителю тяжелого рока и металла на планете – Accept (на альбоме “Eat The Heat” 1989 года) и Bonfire (на альбоме “Glorious” 25 лет спустя). Также на его счету сотрудничество с Iron Allies, Wicked Sensation, Sircle Of Silence и целый ряд сольных альбомов, однако группа, к которой он регулярно возвращается вот уже много лет, называется Bangalore Choir. Ее история началась в первой половине 90-х с альбома “On Target”, отличной работы на стыке мелодик-рока и хард-рока, которая в свое время не получила заслуженного признания, но впоследствии приобрела культовый статус. Сейчас на дворе 2025-й, а на повестке дня – очередное возвращение Bangalore Choir с альбомом под говорящим названием “Rapid Fire Succession: On Target Part 2” (дата выхода – 24 октября, издатель - Bravewords Records). Что ж, подумали мы, отличная возможность наконец-то заполучить Дэвида в собеседники и обсудить с ним ряд вопросов, накопившихся за те годы, пока мы следим за его извилистой карьерой…

Название нового альбома Bangalore Choir совершенно недвусмысленно отсылает к вашему дебютнику “On Target”. На твой взгляд, что связывает две эти работы? Ты изначально делал новый диск как вторую часть “On Target”, или тот факт, что это его вторая часть, стал понятен уже по ходу работы?

Все началось в прошлом году. В декабре я гастролировал по Франции, а у меня в концертном сете много песен с “On Target”. Честно говоря, как сольный артист я собираю неплохие площадки, но для по-настоящему серьезных туров нужен раскрученный бренд, как, например, Bangalore Choir. Нельзя взять и просто выступать как “David Reece”. Похожая ситуация у Майка Трэмпа и White Lion – в туры он ездит как Mike Tramp’s White Lion. Я начал думать о бронировании концертов и о бренде, потому что для концертов нужды ностальгия и имя, узнаваемое имя. Отвечая на ваш вопрос - я подумал и решил: “Я воссоздам Bangalore Choir, но я хочу вернуться к аутентичному звучанию первого альбома”. Поэтому к нему отсылают и обложка, и название – это его вторая часть. Все это планировалось с самого начала.

Альбом разделен на два “акта” – какова логика такого деления?

У меня возникла проблема – к записи было готово больше 20 песен, и выбирать из них оказалось очень сложно. Джайлз Лавери, менеджер по работе с артистами и репертуаром Bravewords Records, предложил: “А почему бы нам не сделать Акт 1 и Акт 2 – как у Мита Лоуфа, когда для него сочинял Джим Стайнмен?” Мы поместили восемь песен в первый акт и еще восемь во второй, потому что я не мог решить, какие песни ставить на альбом, а какие не ставить. Кстати, осталось еще, наверное, шесть или семь песен, которые мне очень нравится, но которые на этот альбом вообще не попали. Так и появилась концепция своего рода “двух альбомов в одном”. (Смеется.)

Почему ты решил перезаписать песню “Prisoner” из твоего альбома с Accept? Почему именно ее, а не какую-то другую песню?

На самом деле, это не моя идея. Это идея Джайлза, он большой поклонник этой песни. Лично мне никогда по-настоящему не нравилось, как эта песня получилась у Accept. Мне не нравились звук барабанов, не нравился вокал, так что я сказал ему: “Если я переделаю эту песню, я хочу, чтобы гитары в ней были тяжелее. Понимаешь, о чем я? В оригинале слишком много клавишных и слишком сахарный звук”. Он согласился, но сама идея, по большому счету, принадлежит Джайзлу. В моем сольном репертуаре несколько песен с “Eat The Heat”, и все об этом знают. Может быть, я бы выбрал какую-то другую песню, но раз от меня хотели “Prisoner”, я ее и сделал.

В записи гитарных партий и сочинении материала для “Rapid Fire Succession” вновь участвовал Энди Зюземиль. У вас с Энди за плечами почти 20 лет совместной работы, но в ней периодически случаются перерывы – например, на твоем последнем сольном альбоме “Baptized By Fire” (2024) он вообще не задействован. Вы то работаете вместе, то нет – почему так получается?

Мы как братья. Мы знакомы с тех пор, как я участвовал в Accept, а он в U.D.O. Тогда мы пересеклись в Германии, в студии Dierks, где параллельно шла работа над двумя альбомами. Энди понимает музыку Bangalore Choir, и, на мой взгляд, это один из лучших музыкантов на свете, у него совершенно потрясающий талант. Но Энди хочет и сам быть сольным артистом. Мы работаем вместе, мы часто пишем песни вместе, или я предлагаю ему идею, или ему нужна моя помощь в чем-то, что он делает, но так или иначе, мы всегда на связи. Мы отыграли вместе сотни концертов. Такое впечатление, что мы не можем друг от друга отделаться (смеется), в конечном итоге мы все равно оказываемся вместе. У нас никогда не бывает скандалов или проблем, просто иногда он идет своим путем, я – своим, а потом мы возвращаемся к исходной точке.

На альбоме задействовано еще трое гитаристов. С Марио Перкудани ты уже работал, а откуда взялись еще двое – Диего Пайрес и Эрик Юрис?

Я играл с Эриком в Гамбурге, два или три года назад я выступал там с Bangalore Choir в качестве хэдлайнера. Меня вполне устраивал Никколо Савинелли в качестве гитариста, но мне хотелось двух гитаристов, и один из моих друзей порекомендовал Эрика. Тот прекрасно подошел, но после шоу Никколо сказал: “Не хочу, чтобы нас было двое”, и я не стал возражать. А потом мне позвонил Джайлз и спросил: “Слушай, мне очень нужен гитарист для Warlord. У тебя есть кто-нибудь на примете”? Я ответил: “Да, Эрик Юрис”. Они пересеклись и прекрасно поладили. Так или иначе, Bangalore Choir – это двухгитарная группа, а Энди, как вы сами сказали, занимается другими проектами, а кроме того, он, возможно, переедет в Южную Америку, так что Энди не готов подписаться на гастроли со мной на постоянной основе. Вот я и обратился к Эрику, а он привел Диего, с которым он вместе играет в Warlord. Я сходил на концерт Warlord в Милане, посмотрел, как они взаимодействуют, и подумал: “Отличная гитарная команда!” А поскольку они будут у меня в гастрольном составе, я хотел, чтобы они сыграли ритм-партии и кое-какие соло на альбоме и привнесли туда чуть-чуть своего стиля. Если не ошибаюсь, большинство соло сыграл Энди, а в трех песнях – Марио. Но именно Диего и Эрик будут моей гитарной командой на сцене, начиная уже с этого месяца.

Клавишные партии для этого альбома записали Джимми Уолдо и Ферди Дорнберг. Ты уже играл вместе с Ферди в группе Sainted Sinners. А как сложилось ваше сотрудничество в этот раз?

Мы всегда были в восторге друг от друга. Во времена Sainted Sinners мы с Ферди много джемовали вдвоем. Мы импровизировали песни в стиле госпел, песни Рэя Чарльза и так далее… Однажды он посмотрел на меня и сказал: “Дэвид, на свете есть только два вокалиста, с которыми я могу вот так джемовать – ты и Джо Линн Тернер. Ты всегда знаешь, что петь дальше, у тебя это получается совершенно естественно”. Я всегда знал, что в нем есть нечто особенное, и мне нравится, что он делает у Акселя Руди Пелля. Его вклад в альбом – это песня “Mending Fences”. Я подумал: “Надо ему позвонить”. И говорю ему: “Слушай, хочу сделать что-нибудь типа Элтона Джона, чтобы там было чуть-чуть госпела, понимаешь? У тебя есть какая-нибудь музыка в таком духе”? Он ответил: “Да, есть два номера”. И из них я выбрал этот. У Ферди вообще нет недостатков.

А Джимми, как все знают, работает вместе с Джайлзом в Alcatrazz и Warlord. У нас своего рода семья, мы все работаем вместе, мы все знаем друг друга, и я записывался с Джимми множество раз. Джимми привнес кое-какие оттенки и все такое. Я испытываю колоссальное уважение к Джимми и Ферди. Абсолютно великие музыканты.

Что сейчас происходит с твоей сольной карьерой? Ты планируешь продолжать выпускать сольные альбомы?

Не знаю. Я очень хочу сконцентрироваться на Bangalore Choir. По сути, у меня выходит двойной альбом, и намечается много концертов. Думаю, надо какое-то время катиться вперед на этой волне. Честно говоря, у меня сейчас есть полностью записанный сольный альбом. Я закончил его до того, как началось возрождение Bangalore Choir, но отложил на потом. Знаете, я сделал “Baptized By Fire” и еще кое-какой материал, мне нравится грувовый тяжелый металл, но вообще-то я хард-рок-певец. Мои корни – это Deep Purple, Пол Роджерс, вот та школа, к которой я принадлежу. И я осознаю это вживую, когда исполняю песни с “On Target” – люди лучше всего реагируют, когда я пою именно так. Да и сам я чувствую себя естественнее. Дома в одиночестве я не слушаю совсем уж тяжелый материал, я слушаю The Allman Brothers, Bad Company, Тома Петти и много расслабленной музыки из Южной Калифорнии. Иногда меня тянет на что-нибудь тяжелое – Stone Sour, Slipknot, Soundgarden или что-то в этом духе, но, честно говоря, я в большей степени хард-рок-певец 70-х. Надеюсь, я понятно объясняю.

А правда, что тебе пришлось сменить название сольного проекта с просто Reece на David Reece, потому что название Reece ты не можешь использовать по юридическим причинам?

Да, как это ни иронично. Как-то раз я бронировал концерты в Великобритании, и все площадки, с которыми мы связывались, отвечали: “Зачем вы нам сейчас звоните? Reece у нас буквально только что выступали”. Судя по всему, моя фамилия широко распространена в Великобритании, особенно на юге, в местах типа Уэльса. И там есть трое братьев, фамилия которых пишется точно так же, как моя. Все говорили: “И зачем мне вас снова приглашать? Вы у меня играли две недели назад!” Я такой: “Чего??” (Общий смех.) Я начал разбираться в ситуации и выяснил, что есть совсем другая группа Reece, в которой играют трое братьев. Так что я добавил имя Дэвид, чтобы как-то отличаться, потому что многие нас путали. Вот такая странная ирония.

На альбоме Reece “Blacklist Utopia” (2021) есть песня “American Dream”, в которой ты достаточно критически высказываешься о том, что сейчас происходит в Америке. На твой взгляд, в Европе ситуация лучше?

Нет. Честно говоря, мне кажется, что во всем мире какая-то беда с политикой. Я живу в Италии, и здесь нет работы, концертные площадки позакрывались, ковид нанес по Европе очень тяжелый удар. Я вижу вокруг множество несчастных людей. Ситуацию и до ковида нельзя было назвать прекрасной, но сейчас, мне кажется, весь мир остро нуждается в переменах. А вы что думаете?

Нам сложно сказать, потому что мы в последний раз были в Европе еще до ковида. Сейчас приехать отсюда в любую европейскую страну – это целая история: требования к получению виз сильно ужесточились, нет прямых авиарейсов. Поэтому мы и хотели узнать мнение изнутри, а ты жил на обоих этих континентах…

Я не радикальный правый, но я и не левый, меня лучше называть независимым. Я где-то посередине, я наблюдаю за тем, что происходит вокруг. Сейчас в Европе есть люди, которые очень активно выступают против иммиграции, но есть и такие, которые в восторге от иммиграции - так же, как и в Америке. Я вижу войны, которые происходят в непосредственной близости от Европы (называет страны, в которых они идут - прим. авт.), я вижу безумие, которое творится в США. Думаю, всем нужно остановиться и взять паузу, вернуться к исходной точке и, возможно, начать сначала - не знаю. Честно говоря, это влияет на мои песни. Мне не нравится писать о вечеринках, рок-н-ролльном закулисье, девушкам и тому подобном - для меня все это ничего не значит. Я хочу сочинять тексты, в которые есть история. Я совру, если скажу, что когда я читаю материалы СМИ, это никак не влияет на меня психологически и эмоционально. Многое из этого - чистой воды ложь. Мне сложно определять, что из прочитанного мной правда, а что нет. Я пытаюсь не обращать внимание на политические страсти в мире, потому что не знаю, чему верить.

В этом мы с тобой совершенно согласны - сейчас очень трудно распознать истину среди моря лжи.

Да! Даже у групп такое бывает. Возьмем для примера Motley Crue - два дня назад они сказали, что у них все хорошо, Винс прекрасно справляется, а вчера я прочел, что они ищут нового вокалиста, а ему указали на дверь. Я не понимаю, что из этого правда. Слышал, что Стивен Тайлер завязал с пением, а теперь слышу, что он поет в других проектах - и я такой: “Ну все, с меня хватит”. Мне нравится смотреть такие подкасты, как у Рика Беато - такие люди напрямую общаются с артистами и разговаривают не о политике, а о сочинении песен и их карьере, как мы с вами сейчас. Или взять ковид - я заболел им уже после того, как сделал все уколы, да так, что меня положили в больницу. Я выпустил “Company Of Souls” 13 марта 2020 года, а на следующей неделе после этого весь мир оказался взаперти. У себя в Италии я не мог выйти со двора на улицу целых девять месяцев. А потом, два года спустя у меня начались очень неприятные побочные последствия. Врач сказал, что ковид сказался на сердце, на печени, на почках, на всем. Я был этим очень огорчен. Возможно, и у вас было нечто подобное, не знаю. 

Ну, мы переболели ковидом в числе первых - буквально через две недели, как все это началось. К концу марта 2020 года мы уже валялись с температурой…

Когда начался ковид, я работал с Марио. Однажды утром он звонит мне и говорит: “Не приезжай ко мне в студию, все закрыто”. Я спрашиваю: “Что случилось? Напали террористы? Почему все закрыто?” Оказалось, что один мужчина из его деревни был в Китае по работе, а когда вернулся домой, заразил 200 человек в своей компании. С ума сойти, правда? Мы потеряли одного важного члена семьи, он умер от ковида, словом, очень мрачное время. Многие площадки… Недавно я выступал на одной площадке, они разорились, но не стали отменять концерт. Я говорю им: “Не надо мне платить, я сыграю бесплатно, оставьте деньги себе”. И владелец такой: “Ой, слава богу, теперь моей семье будет, что есть”. Я ему: “Ты честный человек, но у тебя больше нет клуба”. Власти им вообще никак не помогли. Ущерб от этого колоссальный. 

А почему ты вообще решил переехать в Европу? Политическая ситуация - одна из причин, или у тебя были другие соображения?

И то, и другое. Сначала я несколько раз приезжал жить в Германию. Я вырос в Монтане, которую я обожаю. Мне очень нравится стиль жизни Дикого Запада - сельская местность, лошади, седло, охота. Я не типичный рок-н-ролльщик, мне нравится делать массу дел, которыми обычно занимаются реднеки - так у нас принято их называть. Но однажды я через друга познакомился с чудесной женщиной из Италии, и мы начали переписываться. Я тогда пел в Bonfire, и я сказал ей: “Когда я приеду, поезжай со мной на гастроли!” Я хотел посмотреть, что из этого получится, потому что быть женщиной в автобусе, где полно мужиков - не самая простая задача. Но мы отыграли 10 концертов, и все прошло замечательно. После этого я уехал обратно в Америку, а когда вернулся, предложил ей поехать со мной на гастроли еще на 10 дней. После этой второй поездки я понял, что хочу на ней жениться - и вот я здесь с 2014 года. Но есть и вторая сторона - меня лучше знают в Европе, чем в Америке. Фэны, гастрольные агенты и другие, кто может влиять на мою карьеру, знают меня благодаря участию в Accept. Так что у ответа на этот вопрос две стороны.

А откуда у тебя на обложках сольных альбомов взялся индейский вождь? У тебя есть индейские предки?

Да, кто-то есть. У большинства американцев они есть. Моя внучка - наполовину “черноногая”, ее отец из племени черноногих, которые живут у нас в Монтане. Говорили, что и по линии моей бабушки было много индейской крови. Я родился в Оклахоме, а если вы знаете историю Америки, то это то самое место, куда согнали все индейские племена по “Дороге слез”. Поэтому все ирландцы и англичане ездили в Оклахому - они получали землю и говорили: “А теперь мне нужна жена”. Они брали в жены индианку, и их дети были наполовину индейцами, внуки - на четверть индейцами и так далее. В Италии у нас то же самое - цыганская кровь, румынская кровь, немецкая кровь… Честно говоря, я не знаю точно, сколько во мне индейской крови. Недавно я узнал, что среди моих предков много шотландцев - моя сестра составила что-то типа фамильного древа. Мы как старый пес со щенками, и у каждого щенка - другой брат. Мы в Америке говорим, что мы “грязь” - у нас все перемешалось. (Смеется.) В любом случае, у меня среди индейцев много друзей и родственников. Бледнолицые делали с ними ужасные вещи - веками в Монтане вся земля принадлежала индейцам, а потом пришли пионеры, всех убили и забрали ее себе. Ужасная история. Мои индейские друзья - отличные люди, очень близкие к земле. Они до сих пор хранят свою культуру, хотя среди молодых не все этого хотят, есть немало тех, кто хочет вести современный образ жизни, но из старых индейцев, с которыми я знаком, у каждого потрясающая история.

Мы в свое время читали интервью, которое ты дал несколько лет назад, и там ты сказал, что когда ты был в Accept, немецкие музыканты в большей степени “работали” в группе, чем “играли" в ней, и для тебя как американца это было очень непривычно. А когда ты переехал в Европу насовсем, трудно было привыкнуть к европейской ментальности?

Давайте я поясню сказанное об Accept. Когда я начинал свою карьеру, в Америке мы выступали в клубах, и в те времена в клубах играли по семь дней в неделю по четыре часа в день, причем мы ездили по стране - в год получалось не меньше 350 концертов. Все это со временем становится похоже на однообразную тяжелую работу, и начинаешь ее буквально ненавидеть, хотя сейчас мне бы очень хотелось прожить все это заново. В конце 70-х и начале 80-х рок-н-ролл был на пике популярности, это было нечто невероятное. Но после того, как ты проехал по Канаде, по Среднему Западу, по Южному Западу, и так 20 раз за год, начинает смертельно хотеться домой, чтобы просто запереть дверь и выключить свет. И при этом возникает своего рода самоуспокоенность, ведь единственное, что от тебя требуется - это спеть кавера. Опробовал подходящие песни в гостинице, вышел на сцену, отработал, вернулся в гостиницу - и можно устраивать вечеринку. 

Когда я присоединился к Accept, это было настоящим откровением. Это была действительно популярная группа. Мне купили билет на самолет, чтобы я приехал на репетиции, и буквально на следующий день после того, как я приземлился, Петер (Балтес, бас) привез меня в студию, и мы начали сочинять и записывать “Eat The Heat”. Не было времени даже остановиться и перевести дух. Они научили меня очень характерной для немцев трудовой этике. Я был еще пацаном, 26-27 лет, и я был абсолютно убежден в том, что я великий певец, я прекрасно умею петь, и больше от меня ничего не требуется. Это совершенно не так - все достигается работой, и если ты действительно чего-то хочешь, то для этого нужно работать, потому что если бы это было так легко, знаменитым был бы каждый, правда? Нет, это вовсе не легко, большой успех получает, возможно, один человек из тысяч. Ко мне он, кстати, так и не пришел - у меня был средний успех, но я не суперзвезда. Меня неплохо знают, но Accept - не суперзвезды, и хотя одно время у них был более высокий статус, любая звезда со временем блекнет. Чему я у них научился, так это тому, что это не игра, а реальность. 

Я на всю жизнь запомнил одну фразу, которую сказал мне Дитер Диркс (продюсер) - мы записывали вокал для альбома, и однажды вечером он остановил запись, посмотрел на меня и сказал: “Ты понимаешь, что если этот альбом провалится, винить будут тебя и меня?” Я ему: “Да ладно, такого не может быть. Я знаменит, я буду рок-звездой”. А он был совершенно прав, потому что для металлической сцены, особенно в Германии, Удо - их бог, и фэны сочли изменения в составе своей любимой группы за личное оскорбление. “Да как же так, почему? Это же совсем другое направление”! Окей, у нас были “X-T-C”, “Hellhammer”, “D-Train”, которые, по моему мнению, должны были стать первыми синглами, но нью-йоркский лейбл заявил: “Нет, мы сделаем ставку на эту необычную песню ‘Generation Clash’”, а она не покатила, и разошлась всего пара сотен тысяч дисков. Это сейчас у альбома “золотой” статус (более 500 тыс. проданных экземпляров - прим. авт.). Вот что странно в случае с “Eat The Heat” - сейчас, когда я даю концерты, ко мне подходят люди и говорят: “Прости нас, со временем мы по-настоящему прониклись этим альбомом”. Что ж, прошло 36 лет, лучше поздно, чем никогда. (Смеется.) А в то время 50 процентов слушателей были от меня в восторге, а другие 50 процентов ненавидели всей душой. Это было нелегко. 

Однажды я пошел посмотреть на Удо с Accept и спросил у их менеджера: “Что в нем такого, что люди настолько сходят от него с ума?” Мне ответили: “Просто он один из них. Трудолюбивый баварец из рабочей семьи, сам работал на фабрике, то есть, вышел из самых низов и всего добился. И пусть он не красавец и не идеал спортивной формы, все девчонки от него без ума. Для них он свой”. И тогда я все понял. Сейчас, кстати, ничего не изменилось, и в этом, на мой взгляд, вся сила Удо.  

Все знают, что вы с Удо дружите. Но почему тебя нет в числе вокалистов на римейке альбома “Balls To The Wall”, который он недавно выпустил?

А я не знаю. Я был бы рад, если бы меня пригласили, но у меня нет с этим проблем. Хотя я бы с радостью принял участие. Я был у него специальным гостем в туре в поддержку альбома “Steelfactory”, в 2018-2019 году мы отыграли вместе порядка 35 концертов, и это была фантастика. На мой взгляд, он позвал на этот альбом нескольких очень странных вокалистов, и я, конечно, подумал: “Ему надо было позвать меня, я был бы счастлив”.

Многие фэны тоже очень удивились. В интернете много комментариев типа: “Почему там нет Дэвида? Может, у него до сих пор проблемы с Петером из-за того инцидента, который случился 35 лет назад?”

Нет, не думаю, потому что мы с Петером помирились, восстановили отношения, как в той песне на “On Target Part 2” (имеется в виду “Mending Fences” – прим. авт.). Они играли в моем городе с Accept, меня пригласили на обед, и я пошел. Я хорошо знаю его жену, немного знаю его сыновей. Мы в некотором роде переросли те проблемы. Во вселенной нет ни одной группы, в которой не случается конфликтов, это нормально. Конфликты могут быть грязными, могут быть ужасными – ну, понимаете, альбом не имеет успеха, личные разногласия и все такое… Прошло немало времени до того, как мы смогли вновь общаться друг с другом, но я не думаю, что это Петер заблокировал мое участие. Я бы так или иначе узнал об этом, однако никаких сплетен на этот счет я не слышал. Ходят слухи о так называемом “Accept Fest”, наподобие того, что сделал Михаэль Шенкер – вроде как все прошлые участники соберутся вместе на “Accept Fest” ради фэнов. Это была бы отличная идея, я был бы рад в таком поучаствовать – выйти первым, сыграть песен пять-шесть, а потом уйти со сцены, и если придется путешествовать в арендованной машине или на автобусе, никаких проблем! Если вспомнить Michael Schenker Fest, то Грэм Боннет был с Михаэлем не в лучших отношениях, но фэны остались в восторге. Это же история жизни Михаэля, хроника его развития.

Помимо Bangalore Choir и сольных альбомов, ты участвуешь в массе других групп и проектов. Например, в 2022 году т ы записал EP с синтуэйво-проектом Ion Pulse из Австралии. Расскажи, пожалуйста, как возникло это сотрудничество. Ты сам слушаешь синтуэйв или какую-то электронную музыку?

Ну, иногда. Это произошло во время ковида, мне предлагали много разной работы, и я принимал многие из этих предложений. Еще одна группа, которую вы, наверное, знаете, называется Goot. Ян Диссектор, их гитарист, из России. Однажды он связался со мной буквально из ниоткуда, и оказалось, что это отличный парень! Вещи типа Goot я с удовольствием слушаю, мне нравится мрачный материал, например, Dark Tranquillity, но я не могу сказать, что слушаю его много. Я все-таки предпочитаю более позитивные вещи, в мажоре и все такое. Кое-что из таинственного синтуэйва мне тоже нравится, но в целом я любитель гитар, мне нравятся мощные аккорды и громкие ударные. Но мне предложили поучаствовать Ion Pulse, и я с удовольствием согласился – это очень талантливые ребята. Кстати, меня кто-то о них спрашивал на прошлой неделе; забавно, что и вы подняли эту тему, потому что иногда, честно говоря, я сам забываю о проекте, в котором участвовал. И это еще одна причина по которой я хочу отойти от участия в куче всевозможных проектах и сконцентрироваться на том, чтобы быть Дэвидом. Рынок можно легко перенасытить, в эту ловушку попадают многие вокалисты. Я понимаю, зачем они это делают, я и сам делал точно также – надо как-то выживать, это вопрос экономики. Если песня хороша, я ее спою, но я все же хотел бы сконцентрироваться на своем основном деле.

Тем не менее, если мы правильно понимаем, ты уже записал вокал для следующего альбома Goot…

Да, он выходит в районе марта 2026 года, а почему так нескоро – дело в том, что Bravewords хотели, чтобы на какое-то время я полностью сконцентрировался на Bangalore Choir. Мне очень нравится грядущий альбом, и о Яне я могу сказать только хорошее. Я виделся с ним лично этим летом, он приезжал ко мне домой в Италию, а Саймон, их басист, теперь оформляет мне мерч. Желаю им всяческих удач и успехов.

Возвращаясь к теме Bangalore Choir – ты контактируешь с кем-то из ранних составов? Кто-то из экс-участников продолжает заниматься музыкой?

Я на связи с басистом Яном Майо, он не первый наш басист, но он гастролировал с нами. К сожалению, тот басист, который играл на альбоме – его звали Дэнни Гринберг – несколько месяцев назад скончался. Я звонил Яну и приглашал участвовать, но он сейчас работает в кинобизнесе и очень занят там. Я сказал: “А как насчет Курта?” Но Курт (Митчелл), по сути, сказал: “Нет, я преподаю гитару, гастролировать не хочу, так что не буду участвовать”. Они просто устали от музыкального бизнеса. Так что мне пришлось принять решение и снова позвать Энди.

Ты дал довольно много интервью, в которых подробно рассказывал о первых шагах Bangalore Choir. Однако там так и не прозвучал один вопрос – откуда у группы взялось такое название? Мы знаем, что “Бангалор” – это что-то типа торпеды, но кому пришла в голову такая идея, и почему группа остановилась именно на этом варианте?

У меня брат – морской пехотинец, его сын – тоже. “Бангалор” – это военная торпеда, такой цилиндр, предназначенный для того, чтобы пробивать заграждения из колючей проволоки. Однажды брат был дома и сказал: “А почему бы вам не назваться Bangalore?” Я такой: “А что это? Город в Индии?” А он ответил: “Нет, это взрывное устройство!” Ну а поскольку все мы пели, вживую мы делали вокальные раскладки на пять голосов, я предложил: “А как насчет Bangalore Choir? Звучит круто и по смыслу подходит. Взрывной вокал!” Так к нам и прилипло это название, хотя могу сказать вам, что в некоторых странах людям трудно произносить его правильно. Особенно в Азии и Скандинавии – там люди не могут сказать “куайе” и говорят “чор”. (Смеется.)

А “чор” (chore) – это в английском языке “домашние дела”! (Общий смех.)

Да-да! Работа по дому, работа на ферме. Носителям некоторых языков трудно выговорить это название, но зато все его знают, и мы возвращаемся к теме, которую обсуждали в начале интервью – к бренду. Мне нужен этот бренд, он знаком каждому, так что… вот так!

Как ты поддерживаешь вокальную форму? Петь песни типа “Prisoner” через 35 лет после того, ка кони были написаны – это впечатляющее достижение…

Ну, скажу вам честно – некоторые из высоких нот в новой версии “Prisoner” спел Джайлз. Он взял те высокие ноты, которые я уже не беру. Со временем и с возрастом диапазон голоса немного сокращается. Мой способ поддерживать форму – петь шесть дней в неделю. Я постоянно практикуюсь, не пью, не курю, хорошо сплю и забочусь о себе. Голос – это инструмент, который находится в твоем теле, это не гитара, на которой можно играть в любом состоянии, если только не сломать пальцы. Для гитариста грипп – не помеха, выходи и играй. С голосом сложнее, но если заботиться о здоровье голосовых связок, то даже при болезни можно как-то справиться и спеть то, что нужно. Раньше я думал, что алкоголь помогает снять стресс перед концертом и во время него, но это не так; он, на самом деле, очень плохо влияет на голос. Я прекратил пить семь лет назад, и мой голос, к счастью, выжил в этой битве! (Смеется.) По сравнению с 1988 голосом я, конечно, потерял как минимум одну октаву, но это нормально. Недавно я видел Роба Хэлфорда вживую в Италии, и у него по-прежнему достаточно силы в голосе, но он не держит ноты так же долго, как раньше, и знает, когда нужно поберечься. Приходится как-то уживаться со временем. Время не на нашей стороне.

В начале нашего интервью ты говорил, что у тебя осталось еще несколько песен, которые не попали на “On Target Part 2”. Что ты собираешься с ними делать? Ты планируешь еще каике-то релизы под названием Bangalore Choir?

Да-да! Я очень хочу много выступать в поддержку этого альбома – в этом году, в начале следующего, на летних фестивалях. Эти несколько оставшихся песен очень хороши, но, возможно, мы с Энди сможем написать песни еще лучше. Мне хотелось бы сделать Акт 3 и Акт 4, но музыкальный бизнес в наши дни– это очень странный зверь. Бронировать концерты – настоящее приключение. Если этот альбом будет успешным – а я очень надеюсь, что будет – то да, я сделаю еще один, Акт 3 и Акт 4. Я всегда сочиняю, это происходит параллельно с тренировкой голоса. Если я продолжаю сочинять каждый день, у меня не возникает писательского кризиса, так что как только у меня возникает идея, я ее записываю, чтобы мозг продолжал работать. Это часть процесса, который происходит у меня каждый день.

В продолжение темы бизнеса – “Rapid Fire Succession” выходит на новом лейбле Bravewords, а у тебя за плечами опыт работы со множеством лейблов. Bravewords чем-то отличаются от остальных, и если да, то чем?

Ну, El Puerto – мои хорошие друзья. У меня была возможность заключить с ними новый контракт, но я хотел охватить больше рынков, не только европейский. А новостной сайт Bravewords, как вы знаете, имеет более миллиона посетителей в месяц, и они как раз решили открыть лейбл в партнерстве с британским Global Rock. Я позвонил Джайлзу Лавери, их менеджеру по работе с артистами и репертуаром, и сказал: “Я собираюсь делать новый альбом Bangalore Choir, и хотелось бы получить контракт на его выпуск с Bravewords”. Он ответил: “Дэвид, мы крайне заинтересованы, но он должен быть очень близок к ‘On Target’, это должны быть настоящие Bangalore Choir”. Знаете, я ведь сделал с Bangalore Choir еще несколько альбомов, но они были не более чем нормальными, великими их не назовешь. Там по две-три по-настоящему сильных вещи, а остальное – проходняк. Вернуться в 1990 год у себя в голове было нелегко. Честно скажу вам, что сначала мы с Энди сочинили четыре или пять песен, и я каждый раз говорил: “Не то”. Но потом появилась песня “Driver’s Seat”, и она стала первой, которая меня по-настоящему зацепила. Я сказал: “Вот теперь получилось!” Потом мы придумали “Bullet Train”, и песни полились, как капли дождя; нужно только войти в ритм и понять, куда вы движетесь – и они падают на вас с неба. Пришлось серьезно сконцентрироваться, чтобы уловить настрой и саунд первого альбома. Я очень доволен Bravewords – сейчас меня столько ставят на радио, сколько не ставили много лет, каждый день у меня интервью с прессой, как у нас с вами, так что лейбл отлично работает. И я только что узнал нечто невероятное – песня “Bullet Train” вот уже пять недель стоит на первом месте в хит-параде радиостанции 97Underground в Вашингтоне, округ Колумбия. А “Driver’s Seat” уже на подступах, она звучит у них в эфире прямо сейчас – вот, тут мне прислали сообщение! Трудно поверить, правда? El Puerto тоже хорошо работали со СМИ, но мне нужен был более глобальный охват.

Что ж, наши вопросы подошли к концу. Дэвид, большое спасибо, что уделил нам столько времени! Мы впервые услышали “Eat The Heat” еще в 90-х, так что для нас такие интервью – нечто особенное …

Как я уже сказал, 36 лет спустя люди подходят ко мне на концертах и извиняются. Они протягивают оригинальный винил и просят меня его подписать со словами: “В то время я буквально ненавидел этот альбом, а с годами полюбил”. И это такой комплимент! Да, на это потребовалось много времени, но ничего страшного. Та же история с первым альбомом Bangalore Choir – некоторым он не понравился, а сейчас они говорят: “Да это же классика!” Я такой: “Ну, хорошо”. Главное - чтобы он был у людей на устах, и пока это происходит, я совершенно не возражаю!

Выражаем благодарность Майклу Брэндволду (Michael Brandvold Marketing / BraveWords Records) за организацию этого интервью

Интервью – Роман Патрашов, Наталья “Snakeheart” Патрашова
Перевод с английского – Роман Патрашов
10 октября 2025 г.
© HeadBanger.ru