Boroff Band
После бани по-черному

12.10.2010

На нашем сайте мы уже рассказывали об одном из недавних концертов группы Boroff Band, в которой объединены некоторые бывшие участников Коррозии Металла, а также ещё двое музыкантов. Незадолго до того концерта Сергей Высокосов (более известный как Боров) и его коллеги по группе любезно согласились встретиться и побеседовать на самые различные темы. Так получилось, что разговор в основном заходил на околофилософские и теоретическо-музыкальные темы, что, в общем, является несколько нестандартным для интервью с рок-музыкантами. Но, будем надеяться, стенограмма того разговора будет всё же интересна читателю.

Начну банальным вопросом: как родилась идея создать проект Boroff Band, который исполняет вещи Коррозии Металла, но в новом качестве, в новом составе?

Сергей «Боров» Высокосов (гитара, вокал): Ну, вот всегда извечный вопрос - как родилось, как это было. Деть спрашивает: «Папа, а как я родилась?». В капусте нашли. (Смеётся).

Влад «Алесь» Алисов (гитара): Понимаешь, на самом деле, ничего никуда не пропадало, ничего никуда не уходило. Проект появился не несколько лет назад, а примерно тогда же, когда закончилась жизнь артиста Сереги Борова в Коррозии Металла.

Это был 98-й год, по-моему, да, если ничего не путаю?

Алесь: Официально там когда у тебя?..

Боров: Ну, я ушел в 98-м году.

Алесь: И через какое-то время появилась идея играть старые вещи «Коррозии» со старым звуком, но в более качественном исполнении. Состав потихоньку утрясался, и в итоге Boroff Band есть в том виде, в котором пребывает сейчас.. В какой-то момент, году где-то в 2006-м, стало понятно, что то ли люди, с которыми мы общались, соскучились по этой музыке, то ли что-то еще такое в воздухе появилось… Но, в общем, стало ясно, что надо выходить и играть вот этот вот старый...

Добрый.

Алесь: Добрый, да, материал. Выдавать порцию хаоса. Правда, надо помнить, что тогда у Сереги был проект, который выражал на тот момент все его музыкальные стремления и тому подобное – с Наташей Медведевой...

Боров: «Трибунал» Натальи Медведевой, да. И еще, параллельно были проекты, поскольку я всегда общался с массой самых разных знакомых - с местными моими приятелями, москвичами. Знаешь, из серии, ну просто сели, вышли, на лавочку посидели, ха-ха, хи-хи, там, девчонки... (Смеётся.) Курили, иногда чего покрепче... Многих из них отличало особенное отношение к жизни. Постоянно приходилось бороться за существование и за свои взгляды. Был закон же такой, что ты не можешь не работать. Как это так, безработный? Это сейчас людям позволено делать, что хочется. Я вот геодезистом работал одно время, например. Или вот только фирма «Мелодия» выпускала пластинки, а сейчас есть масса способов, чтобы самому диск издать или нарезать. Я сейчас читал очень много про Led Zeppelin. Читаю даже не для того, чтобы узнать, «кто, где, с кем, чего, куда», а для того, чтобы узнать что-то об эпохе, чтобы в своеобразную машину времени попасть. Ох, думаешь, ни фига ж себе, только в 68-м году, оказывается, разрешили выключать в концертных залах свет. Представляете, что такое? А тогда это было важно, почему? Потому что мы идем прямо, а они - вот так вот. И из-за того, что ты прямо, а они вот так, ты «не наш». Это даже можно войной назвать: за то, что ты вообще чего-то там делаешь, за свою судьбу, как угодно.

Boroff Band как-то способствует упорядочиванию того, что происходит в голове или вообще в жизни?

Боров: Я согласен, что упорядочивание происходит, потому что наша музыка, видимо, некоторых людей приводит, так сказать, в некий шок. А слово  шок имеет двойной смысл. Всегда — единица или нолик. Либо ты умрешь, либо ты живешь. Вариантов нет. Бинарный мир. Как вот у вас в компьютере: «хотите или не хотите, окей или не окей?» И ты соглашаешься, а ведь тебя компьютер предупредил: а вы знаете, что вот то, чем вы сейчас занимаетесь, может вызвать такие-то и такие-то последствия? Он предупредил. И вот здесь в этот момент, начинается рок-н-ролл, думаешь: что ж делать, мне же это надо, вот оно лежит, а вот я могу и не взять, а могу и взять — и все, и человека нет... Так что наша музыка заставляет задумываться. Кто бы что по этому поводу ни говорил.

Алесь: Просто для того, чтобы понять, где порядок, а где непорядок, и к вопросу, помогает ли Boroff Band расставить все по полкам, нужен такой небольшой управляемый хаос, для того чтобы понять всё-таки смысл порядка, прочувствовать его. Boroff Band в этом, по-моему, выполняет свою работу, достаточно хорошо, немного давая людям хаоса, чтобы они могли понять, что действительно хорошо в жизни, что в порядке, а что нет.

Не было у вас опасения, что Boroff Band будут воспринимать как Коррозию Металла в другой инкарнации? Ждать от Boroff Band «трэш-секс-могильного рока» или песен типа «Бей чертей», то есть «немузыкального» угара?

Алесь: Мы сразу себя хотели поставить так, что Boroff Band не политики, а музыканты.

Александр “Cyco” Авдуевский (бас): Конечно, думали, что все будут ждать выноса гробов на сцену и всё такое…

Боров. Но для всех нас это уже пройденная дорога, с этим давно покончено.

Алесь: Мы до сих пор играли в Москве разве что «полуподпольные» концерты. Были опасения, что придёт из любопытства человек хотя бы десять из публики нынешней «Коррозии» и что-нибудь учудит, после чего был бы шанс стать «невъездным». Поэтому и в Москве «нормальных» концертов долго не было — то были закрытые клубы, то концерты для своих…

Вопрос к Александру. В общественном мнении (я не говорю о тех, кто, может быть, слушает только металл, рок) бытует такое представление, что, дескать, Коррозия Металла — это нечто такое, типа «анфан террибль», какая-то музыка совершенно ужасная, и все такое прочее. Если брать более узкий круг, подмножество металлистов, то к старой Коррозии Металла тоже достаточно неоднозначное отношение, потому что многие считают: ну, это было в 14 лет — и все. А вот, собственно, ты известен своим достаточно... ну, не то чтобы трепетным отношением к гитаре, но у меня сложилось впечатление о тебе, как о гитарных дел мастере, то есть ты такой достаточно профессионально относящийся к гитарному делу музыкант. Ты, видимо, не зря попал в Boroff Band, то есть, видимо, в этой музыке есть нечто заслуживающее внимания профессионального музыканта.

Cyco: Что-то ты мне авансов надавал, всяких титулов…. На самом деле, когда я был в возрасте соответствующем (это был конец 80-х — начало 90-х), я могу честно сказать — «Коррозию» слушал, но на концерты не ходил. Слушал с удовольствием, особенно когда альбом «Садизм» вышел. Потому что предыдущие записывались абы как, урывками; а тут первый хорошо записанный альбом. В тот же год выходит альбом Мастера, записанный в Бельгии, по качеству записи, по фирменности — на уровне одинаковом абсолютно. (На самом деле альбом Мастера “Talk of the Devil” записывался в России, а альбом, записанный в Бельгии, недоступен отечественному слушателю и по сей день — прим. авт.) То есть антураж от музыки был своеобразный, ну там есть, конечно, все эти тексты… Но так вот слушаешь — нормальная музыка, хорошие риффы, все правильно... Кроме того, в Boroff Band попал-то я не просто так, а точно знал, что тут речь не идет ни о какой второй Коррозии Металла, пусть этим Паук занимается... А что касается музыкальной части, опять же, какая-то простота форм если и есть, то кажущаяся. Например, очень сложно мне было разучивать, просто понять, в себя впитать, играть какие-то песни AC/DC правильно.

Помню, ты про Black Sabbath рассказывал…

Cyco: С Black Sabbath то же самое, кстати. У Boroff Band, в отличие от Black Sabbath, мышление не «квадратное», у них музыка не на повторении «квадратов» построена, хотя может быть три риффа на песню. Но я точно знаю: когда люди начинают джемовать и играть “Paranoid”, они обязательно сбиваются. Ибо там количество тактов — оно чуть-чуть «гуляет». То же самое в Boroff Band. Когда слушаешь музыку - не анализируешь, а слушаешь - то все понятно. А потом, уже при плотном знакомстве начинаешь разучивать и думаешь: черт, здесь два раза играл, а здесь три, здесь задержали чуть-чуть, здесь чуть-чуть затянули…. На самом деле, я считаю, что въехать в материал, полностью осознать его не так-то просто.

Алесь: Да, Серый тебя всегда просил включить математику.

Cyco: Да, и не отваливаться от общей пачки, найти себе в ней место, понять, где у меня там на басу задача, потому что где-то я играю с барабанами ближе, где-то мне надо быть частью гитар… Всё это оказалось на самом деле очень такой, серьезной работой, потребовало времени, и сил, и понимания достаточного...

Алесь: Да, Саше пришлось научиться запоминать не кусками, а просто все произведение в целом. От начала до конца, как оно звучит.

Cyco: Привыкать к тому, что в процессе живого исполнения возможны спонтанные подвижки туда-сюда.

Алесь: Притом, что у нас до сих пор каких-то таких «утвержденных планов импровизаций» нет, есть какие-то такие точки-маяки, которые ставятся в тех или иных местах песни… Те, кто следят за нашими концертными программами, знают, что та же «Кровавая Мэри» может звучать и пять минут, а может и полчаса.

Cyco: Ну, полчаса — не знаю, но наш рекорд — двенадцать минут.

Я помню, что на прошлом концерте вы ее с губной гармошкой играли. Это был вообще вынос мозга — в положительном смысле слова.

Алесь: Эти вещи, может, и кажутся простыми, но они существуют именно для того, чтобы выкачивать звук, которого мы не могли добиться сколько лет, и когда вот появилась возможность звучать именно вот так, по алхимии собрать вот этот состав… Этот кач невозможно понять через Интернет, глядя видеозаписи. Это ты правильно ты сказал — вынос мозга. Ты пришел на концерт, услышал этот звук, ты был с темным сознанием, а стал с чистым сознанием, уже начинаешь как раз приводить в порядок твой мир, который внутри тебя... Потому что сейчас в мире столько, не сказать — говна, но плохих вещей происходит. Самое страшное, когда мы к ним начинаем привыкать. Считать, что, ну да, ну такая вот фигня, shit happens. А вот на чистом сознании ты понимаешь: какой кошмар, почему я вынужден здесь присутствовать, надо вот это менять, вот то менять. Это то, о чем с самого начала говорил Серега...

Боров: Музыка  — это природа; как река течет, солнце светит — уже музыка. Она помогает обрести душевное равновесие. У нас есть такая питерская группа — Скрипсвай. Сам вот этот оборот речевой — скрип–свай (произносит медленно, выделяя каждый слог — прим. авт.) - представляешь, что такое?!. Сваи, вот эти вот уключины, когда пришвартовывается корабль, издают «х-х-х-х-х-х» (изображает голосом) — скрип. У человека, который работает швартовщиком, такая музыка, которая состоит из этих звуков. Или сталевар, у него музыка — эти «тыннн, дыннн, дыннн», понимаешь.

Что для вас может являться такой музыкой, как для сталевара звук металлических вещей?

Боров: Шум города. Шорохи все сопутствующие...

Но вы же, насколько я знаю, живете не в городе, а в деревне…

Боров: Сейчас да, но я жил и родился в Москве, жил в индустриальном районе всё время. На заводе знакомые ребята, понимаешь... Вокруг было очень много заводов, промышленная зона, и кто там работал, составлял нашу фэн-базу. Поэтому-то мы и носились там с концертами. Конечно, я не буду говорить про уровень жизни этих ребят, это не мое дело. Но, по крайней мере, мы им давали какой-то оттяг после работы, они после звонка все шли домой, потом пивка, а затем он слушает вот это вот «ррррррррррр»... (Улыбается.)

Cyco: Свое, родное!

Алесь: По поводу музыки города… Я напомню, что в начале 90-х был такой проект у Сереги — Нил-62. У него была специально задуманная концепция — играть музыку не электронную, а на живых инструментах, но такую медитативную, трансовую. Я тогда тоже принимал в этом проекте участие, мы с Серегой сидели у меня дома и играли музыку порядка 30 часов — один играет, другой пошёл попить чай. Как-то раз после одого такого сейшена, рано утром, я Сереге говорю: «У меня ощущение, что у тебя из подъезда восемнадцатого покойника несут». Тот смеётся и отвечает: «А знаешь, почему? Потому что напротив моего дома стоит военно-дирижерское училище, и они на зарядке играют в качестве разминки похоронный марш».

Алесь: Там ещё были трубачи, у которых было такое наказание — если кто-то один проштрафился, то всем надо было дуть одну ноту.

Боров: Есть такая фраза: «Нет ни одной уважительной причины, чтобы не звучала музыка». Это очень важно. Мы сколько раз репетировали в самых разных ситуациях, у кого-то на квартирах... И вот когда пошло, поперло — и чувствуешь, что весь дом аж притих. А как только кто-то лажанул — тут же какая-то бабка где-то начинает бурчать, дескать, «итить его…» Вот это и называется гармония. (Смеётся.)

Вот насчёт Нил-62. Такое впечатление, что такую музыку никто в России не играет. Я, правда, сужу всего по двум трекам, — это всё, что удалось найти в интернете. Как вы такую музыку начали играть, будучи таким, что называется, пробитым металлистом?

Боров: Я всегда играл музыку. Я не могу вспомнить минуту своей жизни, чтобы не играл музыку. Любая музыка необычная. Конечно, бывает, что ты слушаешь пластинку — и с первых нот понимаешь, что там будет. А бывает, что кто-то схватил из воздуха мелодию, быстро обработал — и…

Я имею в виду такое различие между Нил-62 и Коррозией…

Cyco: Ну, когда Boroff Band начинает играть некоторые вещи с импровизациями, с «растянутыми» кусками, то от Нил-62 это не отличается, по сути, ничем. Разница только в форме. Boroff Band — это не чередование каких-то кусков, подчиненное строгой дисциплине, где ни вздохнуть ни пернуть, где такая машина идёт, и не свернешь. У нас все может расползтись музыкально, то есть кто-то идёт в сторону, и все начинают следовать за ним. Либо все вместе начинают… кто в лес, кто по дрова, но одним курсом.

Алесь: Понимаешь, есть гармония, и она начинает тебя вести. А в какой форме это просходит — металл, неметалл — неважно. Вот Серега себя называет  не столько музыкантом, сколько художником. Я знаю, если на него снизойдет, то он на гитаре не играет, он гитарой «рисует».

В вашем старом интервью 10-летней давности упоминался ваш проект ещё 95-го года с названием «Фиксирование музыки в момент её рождения».

Боров: Это и есть Нил-62.

Алесь: Почему мало записей? Потому что все записи делаются всегда на память, так скажем. А в основе этого проекта была идея, что музыка не должна записываться. Живую музыку, на наш взгляд, невозможно аутентично передать современными средствами звукозаписи. Может, только в каком-нибудь далёком будущем можно будет доносить то живое, что появляется при импровизации... А так ты её сыграл, она умерла, и нет смысла её записывать, это то же самое, что таскать гроб за собой.

Боров: Наш органический мир предполагает, что всё мертвое начинает рано или поздно портиться. Если вспомнить, что я говорил о сталелитейной промышленности, то можно провести такую аналогию: мы хотим создавать, ковать вечные вещи, которые могут пролежать в земле миллионы лет и не откоррозировать, хе-хе. (Ухмыляется.) Знакомый кузнец, который знает всякие секреты кузнечного дела, рассказывал, как сделать идеальный дамаск. Бывает, умирает в деревне какая-нибудь одинокая бабка, родственники приехали, разбираются в хламе, огород вскопали — а там какая-нибудь древняя кочерга, вся откоррозировавшая, столетняя… Её берёшь, помоешь, почистишь, отряхиваешь – и вот всё это откоррозировавшее отлетает, в ней остаётся только то, что в ней было самого прочного, настоящего. Потом кладёшь в огонь, она раскаляется, раскаляется… и потом ты превращаешь её в клинок, который тонкий — можно вокруг пояса обернуть, и в то же время он острее бритвы. С музыкой то же самое.

Cyco: Поэтому проект Нил-62 был совершенно, абсолютно некоммерческий. Музыку мы не хотели записывать ещё и потому, что как музыканты знали — один и тот же инструмент может каждый день звучать совершенно по-разному. И вот задача была именно находить эти разные звучания, почему и собиралось и сменялось множество разных людей с разными инструментами. Что и как именно сегодня звучит, какое у музыкантов настроение — всё это достоверно записать, конечно, невозможно. Нил-62 — это такая алхимическая звуковая лаборатория.

Боров: Собственно, название так и расшифровывается — «Научно-исследовательская лаборатория».

Cyco: Это примерно то же самое, когда посиделки какие-нибудь на видео снимают, а потом пересматривают и недоумевают: что смешного было, над чем ржали — совершенно непонятно. Может быть и так, что если какому-то человеку показывать эти съёмки не с начала, какую-то конкретную шутку он просто не поймет, потому что для этого нужно два часа смотреть и слушать все предшествовавшие разговоры.

Планируете ли вы записывать новую музыку?

Боров: Конечно. Все с нетерпением ждут. Но я не тороплюсь. Веду себя в данном случае как такой учитель: «Ребята, вы пока ещё не выучили вон те уроки». Пойми, целиком осознай то, что было, потому что новое ты не сможешь воспринять. А то сейчас такое новое будет, что, извиняюсь… Не буду говорить даже. А как ты его сможешь воспринять, если творчество цельное, и ты со значительным куском его не знаком? Вообще для познания нового творчества надо расти, развиваться. Себя развивать. Осознавать себя самого. К себе обратиться — кто я, что из себя представляю, зачем живу? Сейчас же люди не могут думать над этими вещами. Сейчас мир такой. Оправдание обычное — бытовуха и всё такое прочее. Ну и что? Как это мешает? Я вот в дервене живу. Люди там совершенно нормальные, никакие не уроды… Контакт у меня с ними совершенно нормальный. Мы как родственники. И это несмотря на то, что они такую музыку, что я играю, вообще не воспринимают. Вот раньше были разборки регулярно, когда какие-нибудь хиппари или металлисты случайно попадали в деревню, и начинались конфликты с местными. А почему? Потому что они были не такие, как мы. Потому что они приехали, извиняюсь, выё***ться. А зачем это? Езжай в Америку, к примеру, себя показывать. А на природе это смешно делать, просто бред. Я всегда старался играть музыку, которая бы гармонировала с природой, соглашалась бы с ней. Скажем, рок какой-нибудь хороший сыграешь рядом с растением каким-нибудь — оно же будет расти лучше. Потом берёшь какой-нибудь помидор, и он сам как бы просится — давай, жри меня. (Смеётся.)

Алесь: Мы всё хотим приехать надолго на Валдай, сесть и новую программу записать. Почему надолго? Вот пример. Музыканты знают, что после того, как отстроен бэклайн на сцене, надо минут пятнадцать как минимум подождать, иначе, если выходить на сцену сразу, можно просто уши посадить. Так же и с Валдаем — там побыть надо какое-то время, адаптироваться к этой природе. У нас, у городских людей, уши забиты с рождения, мы даже тишину не можем услышать, звон один стоит. И две недели минимум нужны просто для того, чтобы уши отошли, чтобы ты мог свою собственную музыку услышать, что же ты играешь на самом деле. И тогда слух станет как у волка, ночью, в соседнем доме за семьдесят метров можно услышать, как мышь стену точит.

Мне кажется, музыкантов можно поделить на две категории. Одни активно слушают новую музыку, пытаются уследить за современными тенденциями, другие же слушают разве что новые вещи некоторых своих любимых исполнителей, а в основном творят, не будучи знакомым с текущим положением дел на сцене. Вам какой подход ближе?

Алесь: Всё вперемешку. Не хочется свои уши, своё сознание забивать каким-то «нео»… Я не хочу сказать, что это плохо, но…

Боров: По поводу «нео». Это касается только новых технологий. Потому что нотный стан не удлинишь, новый тон не придумаешь. Я вот изучаю «тинтал» — круг этих индуистских мантр, у них один шаг — это 128 тактов, которые закручиваются, как спираль, со смещением долей каждый раз на четверть. То есть сильная доля звучит каждые 128 тактов. Представить сложно. Музыка электрического поля. То есть, музыка — это сила. И вопрос, как это электричество применять. Кто-то электрошоком бьёт, а кто-то лампочку вкручивает.

Алесь: Ню-метал — это неинтересно, я представляю себе, по каким дорогам ходят эти ребята, и знакомиться с этим нет необходимости. Вот интересно послушать, что в душе творится у того же Джеффа Бека, у Слэша… Со Слэшем вообще интересно, у него ярмарка такая, пёстрое одеяло, жизнерадостный такой огурчик вышел (речь идёт об альбоме «Slash» 2010 года — прим.авт).

Боров: А у Бека такой холодненький альбом…

Cyco: Чем больше слушаешь, тем больше начинаешь в свободное время от этого ценить тишину. Я вообще не стараюсь угнаться за новыми альбомами. Я считаю, что если есть что-то значимое, то это в любом случае мимо меня не пройдет. Есть же определенный круг общения, и если мне что-то порекомендуют хотя бы двое знакомых, чьему вкусу я доверяю, то всё, значит, стоит послушать.

Музыкальный фатализм.

Cyco: Да, совершенно верно. Мы все испытали этот приступ меломании, который у некоторых моих приятелей так и не прошёл. Это было где-то в начале десятилетия, когда открылись эти шлюзы — доступная пиратка на Горбушке, вал mp3…

Алесь: Мы все примерно с двадцати до тридцати лет набирали «музыкальный багаж», осваивали то, что было создано музыкантами до тебя, а после уже надо что-то своё пытаться создавать, свой звук искать.

Cyco: Но иногда бывает и так, что раз — и что-то незнакомое оказывается ну просто очень интересным. Вот на «Радио Рок» начали крутить Warhorse — это группа, которую первый басист Deep Purple организовал после того, как его на Гловера сменили. Я вот не знал об этой группе, ну, может, разве что-то там читал… Потом услышал, думаю, ну ни фига себе, вот люди наворачивали. Естественно, тут же скачал всю подборку альбомов.

Под конец несколько вопросов к Александру Бондаренко. Александр, почему вы ушли из Коррозии Металла? Про это ведь никакой информации не было. Разве что упоминание про какие-то «религиозные дела».

Александр «Ящер» Бондаренко (ударные): На тот момент просто произошёл клубок всяких событий, была довольно сложная ситуация - и одно, и другое, и третье… Так что я не стал бы распространяться.

Cyco: Формальный повод — травма руки.

Ящер: Ну да, было нападение соседского кота, мы с ним враждовали... Его я в один момент загнал за диван, отодвинул его, взял лыжную палку, поднимаю, говорю ему: «Ну вот, смерть твоя пришла», — а потом посмотрел ему в глаза, и… Понял, что не надо. А потом рука два месяца болталась, была ни туда, ни сюда…

До Boroff Band доводилось с кем-нибудь играть?

Ящер: Нет. Я уже думал, что палочки надо, образно говоря, вешать на стену. Как бутсы футболисты вешают. (Улыбается.)

Какие ощущения от того, что вы снова, десять лет спустя, снова играете все эти старые добрые вещи? Я думаю, что-то фантастическое, наверное, должно быть?

Ящер: Да стандартные ощущения, наоборот. Приятно. Как будто в своей тарелке.

Ладно, наше время заканчивается. Какие планы у Boroff Band есть сейчас? Концерты, тур?

Алесь: На осень запланирован тур по Алтаю, Дальнему Востоку. И новый материал собираемся делать. Но по-медленному, по одной вещи…

Cyco: Понятно, что стандартная схема — альбом, промоушен, тур — сейчас не работает. Она изжила себя. Всё возвращается на круги своя. Вот как было у Pink Floyd — свой альбом “Dark Side of the Moon” они же в туре к предыдущему альбому придумали, в рамках этого же тура обкатали новую программу и только потом записали альбом. Вот и мы будем понемногу, потихоньку, придумывать и записывать по одной песне, по две. Издавать синглы, а не альбомы. Может быть, даже и на виниле. Там будет одна-две новых вещи, возможно, даже что-то радиоформатное. Что-то переигранное — из творчества Трибунала Натальи Медведевой, скажем... И так далее. Здесь ещё надо учитывать, что некоторые старые вещи Коррозии Металла мы играем с элементами психоделии, но слишком сильно их менять или модернизировать нельзя, хотя понятно, что мы можем любой рифф изменить до неузнаваемости.

Алесь: Основная идея Boroff Band — найти резонанс с залом…

Cyco: …не заигрывая с залом, вместе с тем.

Алесь: Чтобы люди вошли вместе с тобой в это состояние, чтобы вышли после концерта чистыми — как после бани по-чёрному. (Смеётся.)

Выражаем благодарность Олегу Колосову за помощь в организации интервью

Интервью - Kostolom
Фото - Наталия «Nuts» Решетникова
август 2010 г.
(с) HeadBanger.ru