Lacrimosa
Эмоциональная концепция

28.06.2010

За плечами у Тило Вольффа двадцатилетняя карьера, одиннадцать студийных альбомов и бесчисленное множество концертов. Он – один из самых интересных и самобытных музыкантов на европейской сцене, икона готической субкультуры. Над его песнями хочется думать, а его шоу больше напоминают экстравагантные моноспектакли, чем рок-концерты… Но обо всем этом забываешь, когда встречаешься с ним лицом к лицу, потому что перед тобой предстает не неприступная «легендарная личность», а приветливый, улыбчивый  и легкий в общении человек. Не подпасть под его обаяние невозможно, и даже пятнадцать минут, проведенные в его компании, оставляют много приятных воспоминаний и рождают желание непременно увидеться снова.
Мы застали Тило в гримерке клуба “1Rock” перед московским концертом Lacrimosa. Обособившись от остальных музыкантов и искренне поздравив Тило с юбилеем его детища, мы приступили к нашей беседе…

Оглядываясь на внушительную историю Lacrimosa, ты не задумываешься о том, что в ней есть эпизоды, которые ты хотел бы изменить?

Пожалуй, нет. Я очень доволен тем, как сложилась моя карьера, и мне нравятся все наши записи. Я слушаю свою собственную музыку даже в свободное время и горжусь тем, что в моей дискографии есть такие альбомы.  Конечно, мы все делаем какие-то ошибки и учимся на них. Но в общем и целом, я бы ничего не стал менять в Lacrimosa. Я всем доволен.

Недавно вы выпустили новый альбом, озаглавленный “Schattenspiel”. Мне кажется, что для более глубокого понимания вашей музыки очень полезно знать, какой смысл стоит за названием того или иного диска, поэтому расскажи, пожалуйста, историю названия “Schattenspiel”.

Все очень просто, на самом деле. “Schattenspiel” переводится как «игра теней», и за этим словосочетанием кроется два значения. Во-первых, так (“Shadow Play”) называется одна из моих любимых песен группы Joy Division, а сами Joy Division были одной из тех команд, которые подвигли меня на занятия музыкой. А второе значение такое: все эти песни были некогда «сыграны в тени» - то есть я играл их сам для себя, а никто из наших поклонников их не слышал. А теперь мы дали публике возможность их послушать. И сейчас, когда мы играем эти песни на концертах, для меня-то они давнишние, а вот публике они не знакомы. То есть эти песни вышли из тени, поэтому альбом и называется «Игра теней».

На юбилейном диске у вас есть две новые песни: “Sellador” и “Ohne Dich ist Alles Nichts”. Почему они оказались среди работ прежних лет?

В первую очередь, из практических соображений. Когда я выпускаю диск, мне нужно, чтобы на нем были какие-то новые песни. Мне просто необходимо было записать несколько новых песен на этот альбом. Я сочинил “Sellador” и “Ohne Dich ist Alles Nichts” в январе этого года, а записал их в феврале, поэтому они очень свежие. И, на мой взгляд, они идеально подходят этому альбому: весь альбом рассказывает о потерях, о том, что, хотя у тебя остаются воспоминания о каких-то событиях, сами эти события уже никак не повторишь, они безвозвратно ушли в прошлое. И эти две песни на ту же самую тему – это воспоминания о некоторых моментах, которые я не могу вернуть, но которые навсегда останутся частью моей жизни. Поэтому эти две песни отлично вписываются в альбом.

Раз уж мы заговорили о новых песнях, признайся, когда ты планируешь новый релиз? У тебя уже есть какие-то задумки?

Да, я работаю над этим вопросом. Я уже записал две песни, а еще несколько довожу до ума… Кстати, по дороге из Краснодара в Ростов я сочинил полпесни, да и вообще я все время что-нибудь пишу, так что я в процессе.

То есть такое понятие как «творческий кризис» тебе не знакомо?

Раньше со мной что-то подобное случалось, но теперь я не воспринимаю это как кризис – скорее, как «выходные». Просто я знаю, что вдохновение когда-нибудь да вернется, мне не нужно паниковать, если в какой-то момент оно меня покинуло. Мне потребовались годы, чтобы понять: главное не паниковать. Так что когда у меня нет вдохновения, я устраиваю себе выходные. Я говорю себе: «Ну ладно, раз ничего не пишется, займусь чем-нибудь другим». И тогда рано или поздно вдохновение само возвращается ко мне.

И что ты делаешь, когда у тебя случаются такие «выходные»?

Ну, в такие дни я могу бросить все силы на Hall of Sermon (музыкальный лейбл, который Тило возглавляет) или заняться какими-то административными вопросами… Всегда найдется какое-нибудь дело… Промоушен какой-нибудь. Интервью могу дать. (улыбается)

Ты не раз говорил, что каждый твой альбом - это единая история. Как же ты создаешь свои альбомы: сначала продумываешь эту самую «историю», а потом пишешь песни, в которых она будет «рассказана», или пишешь песни, а потом изобретаешь для них общую концепцию?

Ближе ко второму варианту, но не совсем так. Понимаете, когда я пишу песни, у меня в голове нет какой-то общей концепции для них, но в ее роли выступает, собственно, моя жизнь. Это очень просто: все, что я пишу, я пишу от сердца, меня вдохновляет моя жизнь – и получается, что мне и не нужно продумывать концепцию, я просто описываю свои переживания, и они сами выстраиваются в единую историю. Естественно, день ото дня я сам развиваюсь, и если я напишу что-то сегодня, а потом напишу что-то завтра, то написанное завтра вполне может стать ответом на то, что я написал сегодня. Поэтому у моих альбомов автоматически появляется «эмоциональная» концепция.

Твои песни всегда кажутся очень личными. Когда читаешь их тексты, создается ощущение, будто читаешь твой дневник. Тебя не пугает твоя собственная откровенность?

Тексты моих песен и правда похожи на дневники, потому что в них отражаются мои самые сокровенные мысли. В самом начале у Lacrimosa не было никаких поклонников, да и вообще ее никто не знал, и я даже не задумывался о том, насколько я открыт в своих песнях. Но потом мою музыку начали слушать, и меня осенило: «О господи, сквозь эти тексты люди смотрят прямо мне в душу». Возможно, поэтому я и не выходил на сцену первые годы. Мне потребовалось три года, прежде чем я смог впервые выступить с Lacrimosa. Но потом я перестал волноваться по этому поводу. Я понял, что если буду пытаться что-то изменить в своих текстах и скрыть какие-то слишком интимные моменты, я вообще не смогу писать. У меня уже не будет потребности писать. И тогда с Lacrimosa будет покончено. Поэтому я должен был либо набраться смелости и продолжить писать в том же духе, либо смалодушничать и все прекратить. Я выбрал смелость.

Но тебе наверняка неприятно знать, что твои тексты рождают поводы для сплетен о твоей личной жизни?

Это довольно забавно, но, самим понимаете, если о Lacrimosa перестанут говорить, это будет дурной знак. Поэтому когда о Lacrimosa появляется очередная сплетня, я воспринимаю ее как комплимент – значит, людям наша группа небезразлична. В хорошем или в плохом смысле, но небезразлична. (улыбается)

Ты записывался с симфоническим оркестром, с детским хором и с женским вокалом, естественно… Что еще тебе хотелось бы попробовать? Например, не собираешься ли ты пригласить каких-нибудь известных артистов и спеть с ними?

Пока нет, но мы дожили только до двадцатилетнего юбилея, поэтому я надеюсь, что мы будем играть еще какое-то время и сможем поработать со многими артистами, записать какие-то дуэты и еще что-нибудь интересное придумать.

Ты не только музыкант, но и продюсер. Какими должны быть музыканты, которых ты согласился бы продюсировать?

Они должны цеплять меня, их творчество должно трогать мое сердце. Я должен услышать их музыку и сразу понять: им есть, что сказать, у них есть эмоциональный заряд – тогда я соглашусь с ними работать. Но я уже давно никого не продюсировал, потому что я слишком занят Lacrimosa и Snakeskin. А вообще я всегда прислушиваюсь к своим чувствам.

В каком-то из предыдущих интервью ты сказал, что занимаешься еще несколькими группами помимо Cinema Bizarre. Может, пришло время сказать, что это были за группы?

Нет. Просто понимаете… Если говорить о Cinema Bizarre, я и здесь не хотел, чтобы кто-то узнал о моем сотрудничестве с ними. Когда все это раскрылось, я был не очень-то рад. Поэтому я на стану говорить, с кем еще я работаю – во всяком случае до тех пор, пока эта информация не всплывет каким-то другим образом.

Но почему?

Потому что и с Lacrimosa я поначалу хотел оставаться в тени. Я уже говорил, что не хотел давать концерты и все такое… Я люблю писать музыку, но вообще я не тот человек, которому нравится все время быть на авансцене.

Ты не думаешь о том, чтобы поехать в тур с Snakeskin?

Иногда я задумываюсь об этом, но проблема в том, что я и с Lacrimosa не успеваю все города и веси объездить. А если я еще и с Snakeskin начну выступать, у меня уже ни на что не будет времени.

После выхода альбома “Lichtgestalt” вы ездили по миру с концертами в течение двух лет. Вас не утомляют такие длинные туры?

На самом деле, мы делали небольшие перерывы в течение тура, чтобы не очень сильно уставать, потому что если ты не в состоянии «гореть» на сцене, лучше на нее вообще не выходить. Нельзя выйти на сцену с мыслью: «Боже мой, когда же это все закончится». Так что мы все время устраивали себе передышки. Но тур и не может быть надоедливым и утомительным – по двум причинам. Во-первых, ты все время знакомишься с новыми людьми, другими городами и культурами. Это очень увлекательно. Многим приходиться работать весь год, чтобы во время отпуска поехать посмотреть чужие края. А мы делаем это каждый день. Нас приглашают выступить, и мы едем в какой-нибудь незнакомый город – это всегда очень здорово. А еще очень здорово делиться своей музыкой с людьми и заряжаться теми эмоциями, которые нам дарит аудитория. Из-за этого каждый наш новый день не похож на предыдущий. Когда перед выходом на сцену я составляю сет-лист, я знаю, что, хотя он где-то на 50-60% совпадает с тем, который был в прошлый раз, все будет по-другому – потому что аудитория всегда по-разному реагирует, и мы каждый раз получаем совершенно новый опыт.

Когда ты на сцене, ты не только поешь, но и играешь некую роль. Все профессиональные актеры репетируют свои жесты и движения перед тем, как выйти на публику. А ты тоже отрабатываешь перед зеркалом то, что будешь делать на сцене?

Никогда этого не делал, хотя мне не раз говорили, что мне бы это не помешало, потому что некоторые мои движения очень странно выглядят. Но я подумал: «ну и пусть они выглядят странно, я не буду ничего менять». Понимаешь, если я стану что-то разучивать перед зеркалом, то, когда я окажусь на сцене, я начну думать о том, как глупо чувствовал себя, глядя на свое отражение, и уже не смогу нормально выражать свои эмоции. Так что я просто веду себя так, как мне кажется нужным в данный момент.

То есть у тебя все получается спонтанно…

Да, именно.

Что должно случиться в Москве или что должны сделать москвичи, чтобы ты написал песню о нашем городе? Ты ведь написал песню о Краснодаре (“I Lost My Star in Krasnodar”), а как же другие российские города?

(смеется) Ну… Если я скажу, кто-нибудь нарочно подстроит такую ситуацию, а это будет уже не по-настоящему. Даже не знаю. Всякое может быть. То есть может случиться что-то такое… Хотя знаешь, писать сейчас песню о Москве было бы скучно, потому что и Краснодар и Москва находятся в России, а люди из других стран тогда скажут: «Почему же нет песен о Париже или еще каком-нибудь городе?» Вряд ли я стану писать о каких-то других российских городах, потому что эта песня и так посвящена всей России.

Ты не собираешься учить русский язык? Я спрашиваю потому, что ты заметно увлекся российской культурой, а ведь ничто не помогает так глубоко понять другую нацию, как изучение ее языка…

Да, я решил учить русский и даже поспорил с двумя девушками из Краснодара. Одна из них будет учить английский, вторая немецкий, а я – русский. И когда мы снова увидимся, мы должны будем доказать, что реально смогли что-то выучить. Поэтому я совершенно точно заговорю по-русски.

Официальный сайт Lacrimosa: http://www.lacrimosa.ch

Выражаем благодарность Алексею “KIDd” Кузавлеву (Irond) за организацию этого интервью

Интервью – Ксения Артамонова, Наталья “Snakeheart” Патрашова
Перевод с английского – Ксения Артамонова
4 июня 2010 г.
© HeadBanger.ru