Solstafir
Песни – живые существа

30.07.2019

Я не уеду из страны, пока не поговорю с Адди! — с этой мыслью я просыпалась каждое утро во время своей исландской июньской поездки. Изначально мы договаривались пересечься с ним на фестивале “Ascension”. На самом деле, подобные договоренности у меня были сразу с несколькими музыкантами, но кто же знал, что на фестивалях музыканты делаются неуловимыми. Да, разумеется, мы могли бы просто перенести интервью и сделать его по скайпу, когда у меня хоть будет настоящий предлог для журналистских приставаний (Sólstafir уже пишут новый альбом, а после его релиза наверняка снова приедут к нам в Россию). Но что же в этом тогда будет особенного? Вот встретиться лично, да ещё в Исландии — это я понимаю! Правда, не сказать, чтобы я могла существенно повлиять на ситуацию. Один местный мне предложил тупо найти его номер и адрес в телефонной книге (да, у того исландца были весьма специфические представления о том, что такое личное пространство. К слову, если вам вдруг интересно, то на данный момент в Исландии проживает три Адальбьёрна Трюггвасона). Я же решила всё делать по старинке и просто отправила очередное сообщение на Facebook. И что бы вы думали? Когда я была готова свалиться замертво после того, как намотала 30 км вокруг Диммуборгира (это я сейчас про вулканическое плато, а не про группу), у меня вдруг появилась причина жить дальше, потому что Адди мне ответил и предложил встретиться в следующую среду! Так совпало, что это как раз был мой последний день в Исландии, и завершение моего путешествия вышло весьма эпичным.

Начну с сугубо фанатского вопроса. Я знаю, что ты тесно дружишь с Аланом Авериллом. Как-то раз во время выступления Primordial ты даже отобрал у него микрофон и спел за него часть песни. Так почему же вы запишите какой-нибудь совместный проект?

Забавно, что ты об этом заговорила. Алан приедет в Исландию, он будет здесь 10 июля, а мы выступаем 12-го (на фестивале “Eistnaflug” – прим. авт.). Да и у нас на самом деле уже были какие-то совместные работы. Так вот, я сейчас занимаюсь новым сайд-проектом и написал альбом, который можно описать как смесь краст-панка с дэт-металом. Я сочинил и записал его в этом году, там будет 8 песен в духе Wolfbrigade, Disfear и т.п. И Алан как раз споёт со мной одну песню на этом альбоме: 10-го мы будем записать его вокал. Ещё у нас есть планы записать вместе кое-что в стиле кантри из творчества Таунса ван Зандта. Кроме того, у него есть ещё одна группа, она называется Aprilmen. Когда он только начинал работать над этим проектом, я был с ним в Дублине, кое-что записывал в студии, и у нас родилась парочка совместных идей, но они в итоге не были использованы. Ну, то есть, я был в Дублине, мы вместе что-то придумывали, но потом у меня не было времени, у него не было времени, а потом я вообще занялся этим своим краст-панк-дэтом. Мы даже возьмём кое-какие строчки его сочинения, так что он будет автором текста и исполнит со мной одну песню. Ну и, конечно, я пару раз пел на их живых выступлениях. Словом, что-то мы с ним вместе уже делали, но собираемся сделать гораздо больше.

Когда стоит ожидать выхода этого альбома?

Альбом, в общем-то, уже записан, не хватает только вокала для четырех песен. Я записал вокал для четырёх песен, гитары готовы, барабаны готовы, в общем, всё готово. Он, скорее всего, выйдет в сентябре-октябре. Мы планируем закончить его в июле, потом будет примерно три месяца до релиза, так что… да, будем надеяться, что во второй половине этого года.

А на каком лейбле? Или это самиздат?

Нет, это не самиздат, но я сейчас не могу озвучивать название лейбла. Но лейбл есть, поэтому альбом выйдет и на CD, и на виниле. Должно получиться круто.

Кто ещё участвует в этом проекте?

Один мой друг по имени Биргир (Йонссон). Биргир раньше играл в довольно влиятельной местной рок-группе, которая называется Dimma. Мы всегда хотели поработать вместе, прямо как с Аланом. В итоге я написал музыку, а он играет на барабанах. Это ведь сайд-проект, так что у нас всё очень олдскульно.

Тебя часто спрашивают, как же вам удаётся играть на стольких разнонаправленных фестивалях. А я задумалась вот о чём. Ясное дело, на метал-фестивалях ты можешь весело потусить за сценой, а как обстоит ситуация на фестивалях, ориентированных на семьи с детьми?   

На большинство фестивалей мы приезжаем прямо к нашему выступлению и сразу уезжаем. Скажем, в том году мы играли на фестивале “Graspop”, и я, считай, совсем его не помню, потому что мы играли там три года до этого и было всё одно и то же: мы приезжаем где-то за полчаса до выступления, а через полчаса после выступления нас уже нет. Но меня это устраивает, особенно когда фестиваль проходит в интересном месте. Взять, например, “Brutal Assault”, это метал-фестиваль, он проводится в старой крепости, и там можно прекрасно погулять. Как-то мы выступали на фестивале “Rock Warrior” в Мюнхене –он проходил на потрясающем старом олимпийском стадионе, это классное здание, и район тоже классный. Конечно, мне больше импонируют метал-фестивали, потому что обычно там бывают метал-маркеты, где можно покопаться в старых винилах и прочем, но, опять же, мы играем на многих, как ты сказала, семейных фестивалях. Там классно, они просто дают другую перспективу. Думаю, было бы утомительно выступать только на метал-фестивалях где-нибудь в немецких полях. Тут как с музыкой: нам нравится исследовать возможности музыки, нам нравится исследовать новые территории, и нам нравится играть на новых фестивалях перед разной публикой. Так что жаловаться мне не на что.

И всё же мне кажется, что гораздо круче, когда играешь на одних фестивалях со своими друзьями, разве нет?

Мы существуем около 20 лет, но активно гастролировать стали только где-то 10 лет назад. Я прям помню, как 10 лет назад мы только начали выступать на фестивалях и никого там не знали. Тогда мы брали с собой 5 литров исландской водки и пили, не просыхая, а все вокруг такие - «О, гляньте на этих ребят, они явно только начали ездить в туры», потому что именно группы, которые только-только начинают ездить в полноценные туры, пьют больше всех и принимают больше всех наркотиков. Но проведи 10 лет в гастролях и станешь сыт по горло от таких развлечений! (Смеётся). Теперь мы уже знаем гораздо больше групп, так что нам стало веселее гастролировать. Я не стесняюсь, когда нужно… Вот, например, я как-то пересёкся с парнем из Trivium, я никогда с ним раньше не встречался, и оказалось, что он поклонник Sólstafir. Здорово встречать таких людей. Я познакомился с Tragedy, группой из Америки, я познакомился с Brujeria, с Atheist, с Obituary. Это классно. Теперь я уже не веду себя, как придурок. Раньше я был тем пьяным парнем, который постоянно ведет себя как придурок, но сейчас мне больше нравится встречаться с людьми и разговаривать с ними, как ты сказала, за кулисами фестивалей.   

Поскольку теперь основное занятие группы — живые выступления, когда вы сочиняете песни, вы сразу начинаете думать, как они будут звучать со сцены?

Нет. У нас это не очень хорошо выходит. Обычно мы пишем песни, а потом вдруг соображаем: «Какого ж хрена мы вот так эту песню не сделали?» Например, у нас есть песня с последнего альбома (“Berdreyminn”, 2017) под названием “Bláfjall”, и нам теперь очень нравится её исполнять на концертах. По сути мы играем её каждый раз. Это моя любимая песня с этого альбома. И мне кажется, сейчас она гораздо лучше, чем она была на альбоме, потому что, когда мы её написали, мы её толком не играли. А теперь мы её сыграли уже сотню раз, если не больше. Обычно в любой песне со временем появляются какие-то изменения. Вот представь: ты ребёнок, а потом наконец покидаешь отчий дом, начинаешь взрослеть, самостоятельно стирать свои носки и покупать еду — мамочки рядом нет. В каком-то смысле с песнями тоже так, когда ты их впервые сочинил и записал: начинаешь их играть, и они становятся более цельными. Раньше было по-другому, потому что мы по сути и не гастролировали. Мы, бывало, сочиним песни, запишем их и в итоге так и не сыграем их со сцены или же будем просто репетировать их без конца. Сейчас мы немного больше знаем о том, как что работает в концертной ситуации. Мы всегда немного меняемся, и песни тоже, они ведь живые существа.  

Я помню, ты как-то жаловался на необходимость отправляться в затяжные гастроли. Ясное дело, от жизни в автобусе на протяжении нескольких месяцев можно взвыть. Будь у тебя возможность, ты бы гастролировал меньше?  

Нет, мне нравится ездить в туры. Конечно, любая группа тебе скажет, что после шесть недель в автобусе начинаешь немного сходить с ума и хочется уже поскорее домой, но наши выступления становятся всё масштабнее, у нас всё больше зрителей, мы можем взять с собой больше техников, поэтому мы можем устраивать более качественные концерты, и от этого всё проходит профессиональнее и веселее. Группа — это ведь как айсберг. Со стороны видно лишь 10%. Да, у нас много переездов, много репетиций, сидения по аэропортам и прочего, но это всё того стоит. Как я уже говорил, нам в кайф. Вот, скажем, тур, который у нас был в марте. У нас было 9 человек в группе, два звукоинженера, светотехник - в общем, тур с размахом, и все люди в нашей команде были очень классные. И когда у вас живые исполнители на струнных и клавишник, сразу приходит чувство: «В этом ведь вся наша суть, именно так всегда и должно было быть». Но опять же, стоит закончить такой тур и сразу начинаешь думать: «Нужно сделать ещё это и то, мы должны постараться расти дальше». Я ещё никогда не был так доволен делами группы, как сейчас. Я имею в виду, что мы никогда раньше не могли позволить себе брать в туры живого клавишника, а теперь нам удаётся взять с собой четырёх музыкантов, играющих на струнных, и это работает, так что всё здорово.  

А какова оптимальная длина сета? Я вот помню, что пару лет назад в Украине вы отыграли целых два часа…

Ты имеешь в виду фестиваль в Украине? Может, у нас было 90 минут или типа того. Два часа для фестивалей — экзотика, если только вы не Metallica или кто-то в этом роде. Но иногда нам дают 70-80 минут, если мы выступаем последними. Нам нравится играть двухчасовые концерты.

Ну, это довольно много. Большинство групп сейчас играет около 70 минут, даже если это их сольное выступление.  

Да, но ведь у нас длинные песни. Были бы мы грайндкором — ни одни грайндкорщики не отыграют на 2 часа. Но двухчасовой концерт — это не так уж много. У нас есть песни по 10 минут, некоторые даже по 12. И никогда ещё за всю историю существования этой группы я не слышал, чтобы кто-то сказал: «Концерт был слишком длинный». Я слышал только: «Сет был слишком короткий, надо было бы им подольше играть». Только это я постоянно и слышу, и никогда — «им надо было выкинуть, по крайней мере, 2-3 песни». Иногда, как во время прошлого тура, мы играем два часа. У нас был небольшой перерыв, а потом мы полностью играли альбом “Otta” (2014), а после него более старые вещи.  И все равно приходится пропускать какие-то песни. Если бы я мог петь три часа, я бы так и делал. Но гастроли стоят денег, поэтому мы попросту не можем позволить себе брать в них много выходных. Аренда автобуса стоит денег, бензин стоит денег. Обычно мы играем каждый день, но у организма есть свои пределы. Приходится беречься. Я сам всегда за то, чтобы петь два часа — как минимум.

Надо же, а я думала, что такая группа, как Solstafir, может легко зарабатывать чисто музыкой…

Если ты выступаешь, за это можно получить деньги. Но когда приезжаешь домой — ты ведь не с 7 миллионами долларов возвращаешься. Всё совершенно не так устроено. Если не вылезать из гастролей, то на эти деньги можно будет прожить. Но нельзя перекармливать публику своими концертами. К тому же, мы любим вкладываться в продакшн. Да, мы могли бы давать концерты с местными звуковиками и включать клавишные в mp3 с телефона — много лет мы именно так и делали, но нам всегда хотелось большего размаха, нам хотелось привозить своё видео-оборудование и всё такое. Если у тебя нет детей, семьи, ипотеки — да, конечно, ты сможешь с этого жить. Но если у тебя есть семья и дети, если тебе нужно покупать дом, нужно, как и большинству людей, оплачивать счета, то это сложно, потому что когда ты не гастролируешь, ты и денег никаких не получаешь.

Ты вроде как работаешь инженером по звуку, да?

Да, я как раз приехал с работы. Иногда я занимаюсь этой работой, но я не постоянный сотрудник - я заключаю контракты на пару месяцев и дублирую всякие штуки для детей. Гримси, наш барабанщик, — садовый работник, прямо настоящий хипстер. Он выглядит точь-в-точь как дровосек, когда рубит деревья этой своей бензопилой. Свавар (Аустман, басист) работает с инвалидами. В общем, много чем приходится заниматься.  

Твоя работа в качестве звукоинженера как-то повлияла на то, как ты теперь пишешь свою музыку?

Нет-нет, это вообще никак не связано. Написание музыки — довольно интровертная штука, ты как бы транслируешь изнутри себя то, о существовании чего даже не догадывался. Иногда сложно запустить этот процесс и начать сочинять, писать. Иногда он просто не идёт. Это получается легче, когда мы все вместе и сосредоточены на деле, помогаем друг другу с идеями и бросаем друг другу вызовы. Но работа есть работа. Сегодня я 8 часов микшировал детские передачи и что-то не чувствую, что вернусь домой и напишу лучшую песню на свете. Это совершенно разные вещи.    

У вас совершенно особенные отношения с вашими поклонниками: ваша музыка по-настоящему затрагивает их сердце, и порой, как я слышала, к вам подходят, чтобы рассказать, как ваша музыка помогла им пережить очень сложные моменты в жизни. Есть какая-нибудь история, рассказанная вашим поклонником, которая особенно врезалась тебе в память?

Многие из них очень трагичны, потому что мы поем о депрессии, об алкоголизме, о наркозависимости и самоубийствах. Это тяжелые темы. Мы просто транслируем свою жизнь, так что, по сути, вся наша музыка о жизни и смерти, ведь жизнь и смерть противоположны по своей природе, однако всегда идут рука об руку. Очень непросто, когда к тебе обращаются люди, которые находятся очень-очень глубоко во тьме и уже на грани того, чтобы сдаться. А это может случиться и в Техасе, и в Украине, и в Швеции — и всё равно это что-то глубоко личное. Разумеется, я могу очень долго говорить на эту тему. Обычно после выступлений мы выходим пообщаться с теми, кто пришёл на наш концерт. Допустим, мы видим очередь из 50 человек, и кто-то сильно расстроен; ты хочешь с ним поговорить, но очень сложно прекратить говорить с человеком, который рассказывает тебе о самом сокровенном. И ты чувствуешь себя паршиво, потому что когда с тобой говорят, ты тоже обнажаешь свою душу, но за этим человеком стоит ещё толпа людей, которые хотят сделать то же самое. Я стараюсь никогда не уходить, пока не поговорю со всеми. Не могу рассказать тебе какой-то конкретной истории. Обычно люди подходят и говорят «я потеряла своего парня», или «я потерял свою девушку», или даже «мой ребёнок пережил третью попытку суицида». Иногда когда ты на рок-концерте, люди пьют и веселятся, и выходит серьезный контраст: ты весь на адреналине после выступления, болтаешь с людьми, фотографируешься, ставишь автографы, и тут вдруг кто-то начинает рассказывать об очень глубоком и личном, а через пять секунд кто-то вдруг кричит: «Эй, давай сфоткаемся!». Мне нравится общаться с людьми. Я бросил пить 5,5 лет назад, и теперь меня больше интересует духовная сторона жизни, проблемы людей. Иногда сложно объединить это с духом рок-н-ролла, потому что, строго говоря, мы рок-группа, которая дает рок-концерты, но мы же не обычная рок-группа, мы не поём про крутые быстрые тачки или про перепихон с тёлочками, это вообще не наша тема. Совершенно разные миры. Мы теряли родных и близких и теперь поём о них, так что…

Ты сказал, вы транслируете свою жизнь. В твоей жизни действительно так много мрачного?

Сейчас у меня всё достаточно хорошо. Как я уже говорил, раньше я много пил и сидел на наркоте. Как и Свавар. Он употреблял даже больше наркоты и алкоголя, чем я. До определенного момента бухло и наркота — это здорово и весело. Но в какой-то момент ситуация выходит из-под контроля, а никто этого не замечает, пока не становится уже слишком поздно. Иначе можно было бы просто завязать. Когда перебарщиваешь с наркотиками, приходится платить, и обычно этой платой становится депрессия. Многие люди этого не понимают. «Почему мне так хреново? Наверное, вместо водки мне лучше выпить пива или красного вина или закинуться спидом». Приходится платить. И да, я по себе знаю, что это такое — депрессия, вызванная наркотиками. Я потерял много друзей из-за наркотиков. Я вовсе не собираюсь читать нотации о вреде алкоголя и наркотиков — пусть каждый делает, что хочет. Но за всё это приходится платить очень высокую цену. Ты впадаешь в депрессию, и иногда, когда ты уже в самой бездне, кажется, что подняться невозможно. И когда ты в этой бездне уже кучу времени и при этом чувствуешь себя всё таким же беспомощным — ты просто сдаёшься. Я не о каком-нибудь фильме сейчас говорю, я говорю об обычных людях, как мы с тобой. Это всё реальные вещи.     

У вас даже есть песня о домашнем насилии, хотя, согласно мировой статистике, Исландия — одна из самых безопасных стран в мире. У вас правда много домашнего насилия? И почему ты вообще написал подобную песню? Мало групп обращаются к таким темам.

Я думаю, домашнее насилие повсюду. В Исландии не больше домашнего насилия, чем в Америке или в Польше…. Да любую страну назови. Некоторые люди свободнее говорят о таких вещах, и когда ты осознаешь, что всё это действительно существует… Я хочу сказать, что когда мне было лет 15, или 20, или даже 25, я не подозревал о существовании такого понятия, как «домашнее насилие», я бы не понял, что оно означает. Когда знакомишься с кем-то, кто расскажет тебе всю свою историю от начала и до конца, оказывается, что их жизнь выглядела потрясающе, прямо как какая-нибудь открытка: отпуск, детишки, все улыбаются. Но переверни открытку обратной стороной, и ты увидишь кошмар наяву — из-за домашнего насилия. Такое бесповоротно калечит психику. Всё может начаться ещё в раннем детстве, и тогда ты этого стыдишься, потому что ты не такой, как все. Постоянно нужно играть в эту игру, постоянно «считывать» обстоятельства - «На меня сегодня просто накричат или изобьют? Меня накормят, или лучше лишний раз не отсвечивать?» А когда взрослеешь и всё острее ощущаешь эту чёрную дыру в сердце, первым делом начинаешь нюхать кокаин, глушить вискарь, курить траву, ширяться. Это явление затрагивает многих людей, но это табуированная тема. Никто не заходит вдруг в бар и не говорит: «Знаете, мужики, я тут своей жене вчера рожу начистил». Об этом не говорят. Этого стыдятся. Единственный правильный способ наконец начать об этом говорить — это повернуть грёбаную открытку обратной стороной. Именно так можно придать это огласке. Об этом дерьме должны знать. Нельзя такое замалчивать. Ведь иначе люди совершают самоубийства или съезжают с катушек.

Хотя творчество Solstafir помогает вашим фанатам справляться со тяжелыми моментами в жизни, ты как-то сказал, что в твоей жизни никогда не было подобной группы, которая могла бы помочь, когда кажется, что у тебя уже не осталось сил и ты на грани. На чём же тогда у тебя строятся отношения с твоими любимыми группами?

Может, всё дело в том, что я никогда особо не прислушивался к текстам песен. Я скорее заценю, как звучит бас-бочка или типа того… Вот, например, у них (в баре, где мы делали интервью — прим. авт.) сейчас играет Mad Season (гранжевая супергруппа, в составе которой участники Alice In Chains, Pearl Jan и Screaming Trees – прим. авт.). Мне очень нравится Лэйн Стейли, и эта группа в каком-то смысле была музыкой моей молодости. Но я не знаю слов их песен. А вот музыку и всё вот это я прекрасно помню. Так что, может, меня больше цепляет звуковой ландшафт, а не посыл песен. Ну и, конечно, в случае с дэт- и блэк-группами слова песен никогда не были самым главным — всё дело в атмосфере. И только с возрастом мне стали нравиться Нил Янг и Ник Кейв – если кто-то из музыкантов и рассказал мне правду о жизни такой, какой ее никто не рассказывал раньше, то это они. Да, это совсем не металл, но сейчас и не о металле речь. Мои любимые метал-группы —Slayer, Autopsy, Morbid Angel, Entombed, Exodus, Morgoth и At the Gates, и разумеется, ни одна из этих групп не дает мне этого. Они дают мне совсем не то, что дают Ник Кейв или Нил Янг.  

Как ты сейчас открываешь для себя новые группы?

У меня есть небольшое число друзей, чьему музыкальному вкусу я очень доверяю. Алан Аверилл уж точно не один из них. Он всегда такой - «О, послушай вот эту группу!», и она оказывается шлаком. Но если несколько моих друзей спрашивают: «Ты слышал об этой группе?» и я такой - «Нет…», а потом ещё кто-то вдруг упоминает ту же самую группу, я уже думаю: «Окей, надо будет их заценить». Иногда нам советуют взять кого-то с собой на гастроли, как, например, Esben and the Witch из английского Брайтона. Теперь я ОБОЖАЮ эту группу. Я о них раньше никогда не слышал, но эта рекомендация поступила от людей, которых я уважаю, поэтому я подумал: «Окей, это интересная группа». Но чем старше я становлюсь, тем меньше нового я нахожу. И тем больше я наслаждаюсь тишиной. Иногда когда мы на каком-нибудь фестивале, я могу увидеть кого-нибудь классного, но такое случается всё реже и реже. Иногда я просто переслушиваю что-нибудь из старого, что-нибудь из 70-х или 60-х. Пару лет назад я запоем слушал классический рок-н-ролл 50-х - Литл Ричарда, Чака Берри и т.п. Или я могу послушать британский нью-вейв типа The Sisters of Mercy или Fields Of The Nephilim. Я не особо жду каких-то музыкальных чудес в будущем, потому что, как говорится, ничто не ново под луной. Некоторые крутые вещи, которые я для себя открывал, — например, Beastmilk, где играет мой близкий друг Мэт (МакНерни, он же Квохст – прим. авт.), теперь они называются Grave Pleasures, и они потрясные, но их альбом звучит, как будто его записали в конце 80-х. Иногда я открываю новые блэковые группы, например, Funeral Mist. О них говорил каждый первый, и поэтому я думал, что это какое-то дерьмо, а потом я послушал их и подумал: «Матерь божья, почему я раньше их игнорировал?!»

А кстати, почему?

Не знаю. Может, потому что я уже кучу лет не слышал хорошей блэковой группы. Если нужно иметь любимые блэковые группы, то у меня уже полный набор, мне не нужно больше. У меня их типа семи…

И кто эти семь?

Я просто придумал рандомное число (смеётся), но, если уж на то пошло, то моb любимая блэковая группа — это определенно Darkthrone. Ещё Immortal. Emperor мне никогда особо не заходили — слишком техничные для меня. Потом Impaled Nazarene. Ну и куда без Mayhem. Я очень люблю “De Mysteriis dom Sathanas” и прочее. Так, еще надо назвать Beherit… может, у меня не наберется семи групп. В любом случае, именно эти группы я слушаю больше всего, то есть, это в основном норвежские и финские группы. Так что когда кто-то вдруг начинает кричать: «Послушай этих, послушай тех!», я иногда слушаю, и оказывается, что в них ничего особенного. А потом я натыкаюсь на Funeral Mist и сразу такой - «Слушай, это ведь прям круто!»

Что, например, ты слушал сегодня? Или только тишину?

Нет. На работе я слушал материалы для детских мультиков. По дороге на работу, я слушал демо своего краст-панкового альбома. А по дороге сюда - демки следующего альбома Solstafir.

О, так новый альбом уже в процессе?

Ну да, мы кое-что пишем, но…. Так, что я слушаю в последнее время? (достаёт телефон и начинает показывать свои подборки на Spotify) Новый альбом Smashing Pumpkins, Thin Lizzy – это как раз одно из любимого, Литл Ричард, ещё всякие старые вещи типа Black Flag. “Back in Black” AC/DC — один из моих любимейших альбомов всех времён. Вообще я поклонник Бона Скотта, но это потрясающий альбом. Atheist – люблю Atheist, открыл их для себя в начале 90-х. Wolfbrigade — вообще обожаю. Foreigner – люблю Foreigner. Limmer – это американская группа из 80-х, играют что-то типа индастриал-рока. Stone Temple Pilots – обожаю этот альбом, The Brain Police – одни из моих любимчиков, Hermano – это группа Джона Гарсии из Kyuss. Нил Янг — без ума от Нила Янга. А вот эта группа — Nux Vomica – её мне посоветовал какой-то мой друг. Я искал интересный краст-панк и написал на Facebook: какие есть краст-панк-группы, которых я не знаю? И кто-то указал на этих ребят. Это ПОТРЯСАЮЩИЙ альбом! Не совсем краст-панк — скорее в духе краст-панка. Немного слушал Bathory. Здесь у меня много всего разного.

Поскольку в университете я занималась литературоведением и языками, я не могу не задумываться, как группы выбирают язык, на котором пишут песни. Разумеется, ты чувствуешь себя свободнее, когда пишешь на исландском, но почему тогда, например, песня “Necrologue” поется по-английски?

В то врем мы писали на английском. Весь “Masterpiece of Bitterness” (2005) был на английском, на нём ни единой песни на исландском. Он был написан в 2003-2004 гг., а “Kold” мы писали уже в 2006-2007-м. Мы тогда мало ездили на гастроли, и я толком ещё не использовал чистый вокал. Так что первая песня, которую я спел прям чисто-чисто – это... да по сути, половина всех песен с “Kold”. Мы поехали в Швецию, и весь материал был на английском — поэтому-то и “Necrologue” был на английском. Я записывал вокал и как раз закончил запись “Kold” на английском. Песня “Kold” первоначально называлась “The Curse of the Cold Greek”, и у нас даже где-то есть запись ее английской версии. Даже не знаю, почему, но было что-то особенное в той маленькой строчке в середине песни, и я сказал: «Эй, ребята, я хочу попробовать здесь вот это», но у нас было мало времени.  В общем, я попробовал петь чистым вокалом, но я очень стеснялся: я же, в конце концов, суровый металлист и вот это всё. Вплоть до того момента я пытался звучать как Том Арайя, или Джеймс Хетфилд, или Атилла из Mayhem. но в тот день я пел очень чисто и без каких-либо прикрас. Это было… 12 лет назад? Нет, 12 лет назад мы этот альбом записывали, а вышел он 10 лет назад. СЕЙЧАС я чувствую себя уверенно, когда использую чистый вокал, то есть я могу легко петь “Fjara” и даже более спокойные песни, но тогда я думал: «Господи, да меня же засмеют. Скажут, что я дерьмо, и что песня ужасная».

Но ты всё равно на это пошёл…

Самому мне результат не понравится, однако ребята сказали: «Это очень круто, нужно это использовать!» Я им: «Вы что, нет! Это же музыкальное самоубийство! Все трушные блэкари скажут, что мы дерьмо. Нельзя это использовать». Но, само собой, мы зацепились за эту идею. Ребята решили, что нужно оставить чистый вокал. Сейчас я чувствую себя уверенно, но тогда для нас это было очень большим шагом. Всего за несколько лет до этого мы записали пять песен, ЕР “Black Death”, и там я орал как резаный. Так что прийти от этого в 2002 году к чистому вокалу в 2007-м… Я тогда думал: «Срань господня, ну ничего себе!». Но песня “Kold”, спетая на исландском, звучала по-своему красиво, более романтично что ли, эмоциональнее… Все стало ясно само собой, типа - «Ну окей, буду тогда петь на исландском». И с тех пор мы используем исландский.

Помню, ты как-то говорил, что тупые идеи как раз оказываются самыми крутыми. Сейчас вам проще решиться на воплощение «тупых» идей, или, наоборот, стало сложнее?  

Я каждый раз очень надеюсь на то, что они вообще придут нам в голову. Я их жду, но их нельзя спланировать заранее, они просто приходят к тебе сами. И можно называть их тупыми, но на самом деле это просто то, что вытаскивает тебя из зоны комфорта. Дэвид Боуи, если я ничего не путаю, как-то сказал: «Нужно зайти в океан по самый нос, так, чтобы ты мог еле дышать, — тогда-то и происходит магия». Нужно браться за это, потому что так ты по-настоящему вне зоны комфорта и едва можешь дышать. Именно так было с “Kold”. Петь чистым вокалом что-то по-настоящему эмоциональное и проникновенное — это же нелепая идея. «Ну нафиг, нельзя это использовать!». А потом появилась “Fjara”. Даже когда мы написала “Fjara”, мы называли её песней для Eвровидения, потому что… ну, знаешь, это ведь необычная песня. И опять же, мы чувствовали себя немного неуверенно. Мы всё думали: «Нельзя такое делать. Она слишком мягкая, от нас все отвернутся». Соплежуи и позёры, покиньте зал! — как пели Manowar. Поэтому даже на демо у “Fjara” блэковый финал, у нас есть где-то репетиционная запись “Fjara”,  и там в конце идут бласт-биты, потому что мы хотели, чтобы всё было «по митолу». Но в итоге мы этого не сделали, и песня вышла потрясающей. А потом мы вообще использовали банджо! Ещё одна тупая идея.   

К слову, о репетициях. Я слышала от одного знакомого, что накануне Ascension, где вы полностью сыграли “Kold”, вы репетировали на пляже. Как вы вообще оказались на пляже? Дело в ‘Kold’ или что…

Наша репетиционная точка находится на краю Рейкьявика, давай я тебе покажу (открывает Google Maps на телефоне).

Вы все живёте в Рейкьявике?

Да. Я какое-то время жил в Глазго, Гумми (Гудмундур Оли Палмасон, бывший барабанщик) жил в Лондоне, Свавар тоже жил в Лондоне. Но сейчас мы все здесь. Так вот, смотри, вот Рейкьявик (показывает на карте), Мосфедльсбайр (город, где проводился “Ascension”) здесь, а наша репетиционная точка — вот это здание (указывает на полуостров Селтьярнарнес, северо-западную оконечность Рейкьявика). В общем, мы как-то репетировали, и вдруг слышим, как какие-то чуваки снаружи стучат нам в дверь. Мы такие: «Что еще за….?» Оказалось, это ребята из Германии и Швейцарии. Они шли из термальных ванн Квика, часов 6 или типа того шли пешком и в какой-то момент услышали нашу музыку. И вот они постучались к нам и такие - «О, это Solstafir. Прикольно». В общем, да, наша репетиционная точка находится у пляжа.

А в Россию вы случайно не собираетесь в ближайшее время?

Нет. Конечно, мы там обязательно ещё раз выступим, но конкретных планов у нас сейчас нет. На данный момент наш единственный план — отыграть 5 или 6 выступлений и написать новый альбом. Мы не можем писать и одновременно ездить по России или ещё где. Сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь — это сразу нет. И допустим, вот давай просто представим, что мы закончим альбом в феврале — вот давай просто представим, что мы так и сделаем, хотя это вряд ли, потому что мы всегда опаздываем. Потом нужен будет март, апрель и май на его продвижение, а там уже и лето, пора фестивалей. С сентября по декабрь будет время для туров, так что мы приедем только через год как минимум. Если только какой-нибудь миллиардер из России, как Абрамович, нам не позвонит и не предложит 10 миллионов долларов — тогда мы сразу всё побросаем и рванем в Россию. Ты знакома с Романом Абрамовичем? Передай ему мне позвонить. (Cмеётся). Если не считать Южную Америку, других планов у нас нет.  

Туда довольно затратно ездить, нет?

Да, Россия в этом плане попроще. Просто летишь до Хельсинки, а там ты уже и в Санкт-Петербурге. Южная Америка гораздо сложнее. Мы летели из центральной Европы в Сантьяго (Чили), а уже оттуда до Буэнос-Айреса, Сан-Пауло и Мексики… а ты сама где живешь?

В Москве.

Ага, ты из Москвы. Забавно, что мы почему-то очень долго не могли приехать в Москву. Впервые мы приехали в Москву в 2015 году и вернулись всего через год с Mono. То есть за два года мы играли там дважды. (Первые российские концерты Solstafir состоялись в феврале 2015-го, а концерты с Mono были в октябре, т.е. всего через полгода. Последний раз Solstafir выступали в России в 2017 году — прим. авт.) Я знаю, мы снова туда приедем, но как я уже сказал, наш план… я не люблю отнимать столько месяцев у гастролей, но мы вынуждены это сделать, потому что…. Например, в том году у нас был совместный американский тур с Paradise Lost, и нужно было репетировать полностью другой сет, потому что когда долго не приезжаешь в Америку, то играешь одни песни. Потом едешь домой на недельку, а после этого — в европейский тур на месяц и нужно играть больше песен с нового альбома. Нельзя играть одно и то же в Америке и Европе.

Почему?

Потому что когда так часто выступаешь в Европе, нужно менять сет-лист, нельзя просто играть одно и то же каждый раз. В Америке мы в каком-то смысле играли песни, которые играем постоянно, это помогло немного расслабиться — мы могли сыграть только четыре песни, как раз все наши «хиты». Мы играли на разогреве у Paradise Lost, поэтому у нас не было много времени. Потом в марте у нас был «струнный» тур. Мы решили сыграть все песни с альбома “Berdreyminn”, где использовались струнные инструменты, а также ещё кое-какие песни, где тоже есть струнные партии, поэтому надо было репетировать их. А теперь мы полностью играем альбом “Kold”, поэтому надо репетировать песни оттуда. Потом у нас на двух концертах будет сессионный барабанщик, нужно с ним обкатать материал. Потом ещё на трех концертах сессионщик на басу. А в августе мы едем в Норвегию выступать с русским мужским хором и какими-то норвежскими струнными исполнителями, это будет на фестивале “Varanger”, так что нам снова нужно репетировать «струнные» песни. (Группа выступит на фестивале 7-го августа и сыграет вместе с Ensemble Noor, классическим камерным коллективом из норвежского города Альта, и хором из 40 человек, в составе которого как норвежцы, так и русские, — прим. авт.) В общем, разные программы, разные программы, разные программы и репетиции, репетиции, репетиции. И совершенно никакого времени, чтобы писать что-то новое.

Мне кажется, что живые выступления — важная часть метал-культуры, но вряд ли когда ты был маленьким, в Исландию приезжало много групп. Как ты восполнял отсутствие концертов в своей жизни?

Смотри, если ты купишь первый альбом Deicide на фирменном диске, там перечислены все его дистрибуторы: например, в Швеции - House of Kicks, а в Исландии – Steinar. Так что у нас в Исландии в начале 90-х тоже были местные дистрибьюторы, распространявшие продукцию Roadrunner/Atlantic, и весь дэт до нас добирался. В 1991 году я слушал Deicide и Pestilence, они все здесь были. Конечно, у нас были Metallica и Guns N’ Roses, их здесь все слушали, — я имею в виду альбомы, а не сами группы, так-то к нам никто не ездил. Led Zeppelin приезжали в 1970-м, Kiss в 1988-м — я, разумеется, не пошёл. Iron Maiden приезжали, кажется, в 1991-м. На них я тоже не пошёл.  

Почему? Тебе не нравятся Iron Maiden?

Iron Maiden – это группа для девчонок. Я тогда слушал дэт, поэтому, само собой, я не пошел. Тогда это была совсем не моя тема. Сегодня мне нравятся Iron Maiden, но…  Rage Against the Machine приезжали сюда в 1993-м. Как раз вышел их первый альбом, они тогда ещё не успели бешено раскрутиться. Мы все были такими восторженными деревенщинами: «Все на гиг!!!», хотя большинство даже не знало, что это за группы. Помню, как все ломанулись на Rage Against the Machine, там было что-то около 5 тысяч человек, творилось настоящее безумие! Metallica приезжала в 2004-м, Megadeth были у нас годом позже.

Погоди, ты что, серьёзно помнишь даты концертов всех зарубежных групп?

Да, они ведь были так редко. Я так-то помню всех, кто к нам приезжал, но особенно запомнились Rage Against the Machine. Что довольно забавно — они ведь даже не относятся к металлу. Но мы так изголодались по выступлениям иностранных групп! У нас была группа, которая называлась HAM — да, звучит как ‘ham’ (англ. «ветчина»), но значение у слова другое. Они были здесь самой культовой группой. Без разницы, слушал ты инди, поп, блэк, дэт — все обожали HAM. Как-то у меня спросили, почему какая-то наша группа звучит так своеобычно, а всё потому, что к нам никто не ездил, у нас в каком-то смысле было перекрестное опыление только между собой, никаких влияний извне. У нас был панк, хард-рок и всякая странная дичь, может, поэтому и мы звучит немного странно. Мы отличаемся от многих других групп. Мы были очень уединенным островом.  

Боюсь, на этом нам придется закончить, мой рейс до Москвы через пару часов. Спасибо, что уделил мне время!

Да без проблем. Увидимся в Москве!

Или в Норвегии!

Потом Адди меня обнял, я попросила сделать с ним селфи, и он на всякий случай нащелкал аж 8 кадров. В общем, если вам нужен идеальный музыкант для совместных фотографий, то он перед вами.

Официальный сайт Solstafir: http://www.solstafir.net/

Интервью и перевод с английского - Лена Пашко
Фотографии использованы с разрешения лейбла Season Of Mist
26 июня 2019 г.
© HeadBanger.ru